Тринадцатого июля 1862 года главное предложение Линкольна зафиксировал в дневнике министр Уэллс. Он, президент и Сьюард ехали в коляске по городу, и в отсутствие лишних ушей Линкольн «впервые сказал… об освобождении рабов специальным законодательным актом — в случае, если мятежники не прекратят своей войны против правительства и Союза. Он подробно объяснял, что это будет важно, но сложно сделать, рассказывал, как много он об этом думал, как пришёл к выводу, что это военная необходимость, без которой не спасти Союз, что мы должны освободить рабов, чтобы самим не оказаться порабощёнными, и т. д. и т. п. Он признался, что впервые делится своим замыслом с кем бы то ни было, и попросил, чтобы мы откровенно высказались о его предложении»
. И Сьюард, и Уэллс объявили в ответ, что последствия такого акта будут настолько гигантскими, что, прежде чем высказывать своё мнение, они должны серьёзно подумать, хотя мера кажется им вполне оправданной.
Серьёзно подумать пришлось и Джошуа Спиду. Неизвестно, намеренно ли Линкольн вызвал старого друга в столицу или обстоятельства совпали, но Спид одним из первых прочитал черновик «Прокламации об освобождении рабов». Авраам хотел услышать непредвзятое мнение друга и при этом «просвещённого рабовладельца», сторонника Союза из «пограничного» штата. Сначала Джошуа был против, но Авраам убедительно говорил о том, что прокламация затрагивает только мятежные штаты, что он долго старался обойтись без таких крайних мер, но они необходимы с военной точки зрения: мятежники будут терять рабочие руки, а Союз приобретёт немало хороших бойцов.
Много позже Спид вспоминал: «Хорошо помню наш разговор о прокламации. Он уверял, что я не могу не признать её мудрость, что я увижу, как в скором будущем мы будем пожинать посеянный ею урожай добра. В том же разговоре он вспоминал тот давний случай в его жизни, когда, охваченный отчаянием, он подумывал о самоубийстве. Тогда он сказал мне, что не сделал ничего, чтобы о нём помнил хотя бы один человек. Вот это желание связать своё имя с деяниями своей эпохи и своего поколения указало ему на то, ради чего стоит жить дальше. Напомнив об этом давнем нашем разговоре, он сказал с воодушевлением: „Я верю, что с обнародованием этой прокламации мои сокровенные надежды станут реальностью!“»
.
Президент собрал членов Кабинета 22 июля. Знаменитая картина Фрэнсиса Карпентера «Первое чтение „Прокламации об освобождении“», написанная в 1864 году, носит почти документальный характер: художник работал над полотном в Белом доме, и лично президент Линкольн указывал ему, кто из членов Кабинета где располагался («Как вы думаете, мистер Карпентер, а меня вы сможете изобразить привлекательным?»).
Взгляд художника сразу уловил символику даже в расположении членов правительства: «Кабинет состоял из радикалов и консерваторов. Мистер Линкольн сидел во главе стола, как раз между двумя группами, ближе к радикалам, но объединяя всех. Ведущие силы правительства — военный министр и министр финансов — расположились справа от него. На переднем плане военный министр Стэнтон как символ непрекращающейся великой борьбы. Около президента — активно поддерживающий новую политику министр финансов Чейз. Если армия — правая рука президента, то левая рука — флот, поэтому по левую руку Линкольна, в глубине, расположился морской министр Уэллс. Одна из центральных фигур — госсекретарь Сьюард, главный толкователь принципов Республиканской партии; он привлекает к себе много внимания. Эти четверо высших чиновников — ближайшее окружение президента… На дальнем конце стола — генеральный прокурор Бейтс со скрещёнными руками; его беспокоит соответствие документа нормам Конституции. Министр внутренних дел Смит и генеральный почтмейстер Блэр занимают не самые заметные места в правительстве — и, соответственно, на картине»
.
У правого края полотна — изображение бывшего военного министра Кэмерона, в центре на стене — портрет президента Эндрю Джексона, ставшего символом сохранения единого Союза в условиях первой серьёзной угрозы раскола страны. Кабинет завален документами и картами — всё «со значением». У ног Стэнтона — рупор радикальных республиканцев «Нью-Йорк трибюн» Хораса Грили. На столе — пергамент с Конституцией, под столом — выпуски официального издания Конгресса «Глоб». Вокруг Бейтса — карты боевых действий и плотности населения рабов в южных штатах, комментарии к Конституции, объёмистая папка с бумагами военного ведомства. Хорошо видно новейшее сочинение конгрессмена Уайтинга «Военные полномочия президента и законодательные полномочия Конгресса по отношению к мятежу, государственной измене и рабовладению», которое, как считается, помогло Линкольну найти юридические основания для решительных действий
.
Президент только что прочитал черновик прокламации, сидит с рукописью в руке и слушает государственного секретаря Сьюарда. Его слова стали неожиданными для Линкольна, которому казалось, что он предугадал все мнения и поправки подчинённых…
Сьюард обратил внимание президента на существенную деталь: такая важная прокламация может быть объявлена только на фоне военных успехов Союза, иначе её воспримут как «крик о помощи», как последнюю попытку отчаявшегося правительства переломить неблагоприятный ход событий и обратиться за спасением к «Эфиопии», когда больше не к кому… Когда через несколько дней Чарлз Самнер потребовал от Линкольна немедленного обнародования долгожданного документа, президент ответил, что не может этого сделать, пока не будет одержана существенная военная победа.
В то время военные события как-то неожиданно приняли неблагоприятный оборот. Надежды на скорый успех в войне начали улетучиваться с начала лета. 31 мая около самого Ричмонда командующий силами Конфедерации генерал Джозеф Джонстон атаковал войска Макклеллана, воспользовавшись тем, что они разделены рекой Чикахомини с труднопроходимыми заболоченными берегами. Сражение длилось два дня. Атаки южан в конце концов были отбиты, а их командующий ранен пулей и осколком, но, как позже сказал он сам, «это было самое полезное для Конфедерации ранение»
. Вместо него командовать армией южан был назначен военный советник президента Дэвиса Роберт Ли, который в 1859 году взял в плен Джона Брауна, в 1861-м отказался возглавить федеральные войска в Вашингтоне и, будучи противником рабства и сецессии, выбрал службу родному штату — Вирджинии. В начале войны Ли себя особенно не проявил, но, сменив Джонстона, начал уверенно завоёвывать славу самого знаменитого и почитаемого полководца Конфедерации.
Как по-разному провели три первые летние недели командующие армиями, противостоявшими у Ричмонда! Макклеллан жаловался на погоду (ливни, раскисшие дороги) и требовал новых подкреплений, будучи уверен, что силы Конфедерации намного превосходят силы северян (раз уж его атаковал даже осторожный Джонстон). Ли по таким же раскисшим дорогам стягивал войска, чтобы добиться хотя бы сопоставимого баланса, и собрал 90 тысяч человек против 115 тысяч. Макклеллан радовался, что его новый визави «чрезмерно осторожен, слаб под давлением ответственности, робок и нерешителен в бою»
, но окапывался так, словно собирался не наступать, а обороняться. Ли придерживался принципа «лучшая оборона — нападение» и, понимая, что численного перевеса ему не создать, готовился атаковать, несмотря на ливни и распутицу.
