Столкновение принципов привело к начавшейся 25 июня 1862 года Семидневной битве — шести последовательным сражениям, за неделю решившим исход прежде неторопливой «Полуостровной кампании». После незначительной «ничейной» схватки в первый день войска Ли решительно атаковали более слабый правый фланг Макклеллана, отрезанный от основных сил всё той же рекой с индейским названием Чикахомини. Северяне отбили все атаки, потеряли вчетверо меньше бойцов, но… осторожный Макклеллан, решив подстраховаться, приказал отвести свой правый фланг назад, на казавшуюся ему более удобной позицию на высотах. Эту позицию Ли атаковал 27-го числа — и испуганный Макклеллан приказал своему правому флангу отступить за реку, к основным силам. Ли нёс тяжёлые потери, но продолжал наступать, а Макклеллан успешно отбивался, но предпочёл снять осаду Ричмонда. Он приказал отвести штаб, обозы и осадную артиллерию под защиту флота, завуалировав это отступление ловким военным термином «перемена операционной линии».
В ночь на 28 июня измученный бессонницей и диареей Макклеллан отправил Стэнтону и Линкольну паническую телеграмму: «Я потерпел поражение в этом сражении, потому что у меня было слишком мало сил. Я снова повторяю, что не несу за это ответственность, и говорю об этом со всей серьёзностью генерала, который в душе переживает потерю каждого храброго солдата, принесённого сегодня в жертву без необходимости. Я видел достаточно много убитых и раненых товарищей, чтобы понять, что правительство не поддержало этой армии. Если вы не сделаете этого и сейчас, вся игра проиграна. Если я и спасу армию, то прямо заявляю: благодарности за это не заслуживаете ни вы, ни кто другой в Вашингтоне — вы сделали всё, чтобы принести эту армию в жертву»
. Офицер, возглавлявший телеграфный офис в Вашингтоне, чтобы смягчить резкость телеграммы, вручил ее Стэнтону (а тот доложил Линкольну) без последних фраз.
Возможно, это спасло «Мака» от немедленной отставки, но в остальных боях Семидневной битвы снова и снова повторялся тот же сценарий: северяне занимали удобные позиции, отбивали все атаки, противник нёс жестокие потери, но Макклеллан, вместо того чтобы думать о перехвате инициативы, приказывал отходить на «более надёжные» позиции. 29-го числа янки отбились у Сэвиджис стейшн, но ночью по приказу командующего отступили, оставив на милость противника свой главный госпиталь (2500 больных и раненых и несколько не пожелавших оставить их врачей). 30 июня — снова бой и отступление. На следующий день федеральные войска укрепились на господствующем Малвернском холме, уставили его артиллерией и 1 июля отбили все попытки противника приблизиться. «Это была не война, это было побоище», — вспоминал потом один из генералов-южан, чья дивизия за несколько часов потеряла в бесплодных атаках около 20 процентов численного состава. «Вперёд, парни! Вы что, хотите жить вечно?!» — кричал своим солдатам один из конфедератов-офицеров. Но в итоге Ли не продвинулся ни на дюйм. Тем не менее Макклеллан приказал отступить под покровом темноты — в последний раз, потому что больше отступать было некуда: дальше была широкая судоходная река Джеймс, на её берегу — главная база снабжения армии и рядом — военный флот Союза, чьи мощные орудия делали дальнейшее продвижение конфедератов невозможным.
Линкольну и Стэнтону ушло очередное требование пятидесятитысячного подкрепления, с которым можно будет «всё исправить»
. Следом был отправлен рапорт, лучившийся оптимизмом: «Я благополучно привёл свою армию на берега реки Джеймс. Потеряно только одно орудие, и то неисправное, брошен только один фургон. Мы снова выдержали вчера жестокую битву и снова сильно побили врага; бойцы сражались даже лучше, чем обычно. Офицеры и солдаты устали от ежедневных сражений, но они в прекрасном расположении духа и, немного отдохнув, смогут сражаться лучше, чем раньше… Я не отдал ни дюйма земли без необходимости, но отступил, чтобы не дать превосходящим силам врага меня отрезать. Благодарю за подкрепления…»
В реальности армия «Потомак» сгрудилась на защищённом флотом пятачке прибрежной территории Вирджинии, перестав представлять опасность для столицы Конфедерации. Ли даже отвёл войска обратно к Ричмонду. Линкольн не мог не отправиться к армии Макклеллана в надежде разобраться в ситуации на месте. Фотографы запечатлели встречу президента и командующего как довольно доброжелательную, но на деле Линкольн испытал глубокое разочарование: «Мак» продолжал твердить о превосходстве противника, а вместо обещанного плана дальнейших военных действий вручил Линкольну политический меморандум, вполне соответствующий программе умеренных демократов: мол, нужно проводить «конституционную и консервативную» политику, уважать чужую собственность (читай — рабовладение), поумерить пыл аболиционистов — в противном случае армия откажется воевать; нельзя ограничивать свободы и т. п. Линкольн молча прочитал письмо, в котором генерал поучал его, «как спасти наше бедное Отечество», какой политики придерживаться и чего избегать, и никак не отреагировал — просто сложил и спрятал в карман. Если верить секретарям Линкольна, он догадался, что «маленький Наполеон» решил прыгнуть из военных в политики и начал строить свою политическую карьеру как сторонник оппозиционной Демократической партии
.
К утешению высокого гостя, войска оказались в бодром расположении духа. Солдаты верили, что Макклеллан благополучно вывел их из-под удара превосходящих сил противника, и наслаждались «заслуженным отдыхом»
. На смотрах полки воодушевлённо приветствовали криками «ура!» и генерала, и президента («Меня — заметно громче», — хвастался Макклеллан жене). Парадоксальное впечатление войск от Линкольна (верхом на лошади похожего на «восклицательный знак на букве т») описал один капеллан в письме другу: «Казалось, что в любой момент ноги президента и ноги лошади переплетутся и оба свалятся. Когда при подъезде к очередному полку Линкольн снимал шляпу, нельзя было не рассмеяться: кони шли рысью, и нужно было большое искусство, чтобы удержать шляпу на весу, а себя в седле. Положение президента выглядело ненадёжным… Но парням он нравится, фактически в армии он стал общим любимцем»
.
Почти сразу по возвращении Линкольн подчинил Макклеллана новому главнокомандующему, генералу Генри Халлеку, под чьим руководством федеральные войска на западном направлении добились значительных успехов. Халлек по кличке Старый Умник был автором военного учебника, который штудировал Линкольн в начале года. Несколько раньше один из подчинённых Халлека, генерал Поуп, был вызван с Запада, чтобы принять командование частями, прикрывавшими Вашингтон. Как многие генералы мирного времени, больше всего Поуп проявил себя в деле саморекламы, раздувая свои не самые заметные успехи. Зато он был республиканец и противник рабовладения.
Макклеллан был унижен и раздавлен, но продолжал торговаться за подкрепления, необходимые для начала новой успешной кампании. Однако Линкольн, Стэнтон, Халлек уже составили мнение об этих вечных просьбах. «Предположим, — говорил президент сенатору Браунингу, — я каким-то чудом смогу сегодня отправить Маку стотысячное подкрепление с условием, что завтра он двинется на Ричмонд. Он придёт в экстаз и будет благодарить, но когда наступит завтра, он пришлёт телеграмму о том, что обнаружил, что у противника 400 тысяч войска и наступление без новых подкреплений невозможно»
.
