Дискотеку (обычно за подбор музыки отвечали выпускники) вели восьмиклассники, разминавшие свой авторитет с прицелом на будущее. Они, невидимые за пультами, острили в плохо отрегулированные микрофоны, разогревая публику проверенными хитами, среди которых особенно хорошо шла песенка Пугачёвой про школьный оркестр: «плим-плим-плим-плим, я не ревную тебя, плим-плим-плим, поговорим…» Её повторили дважды, на финальных аккордах каждый раз благодаря певицу за шедевр.
– Плим-плим-плим-плим, мы не вернёмся сюда… Итак, спасибо, Алла Борисовна!
Такая уж у диск-жокеев была в ту ночь фишечка: в конце песни благодарить каждого исполнителя, точно он выступал в средней школе из Чердачинска сам, а не в записи. Как если выпускной бал переносил спортзал, подобно домику Элли из «Волшебника изумрудного города», в самый центр сказочного мира. Туда, где способны осуществиться все желания.
Спасибо братьям Гибсонам за «Que Sera Mi Vida»
Васю раздражала эта пугачёвская «игрушечная» песенка ни о чём, слова которой подхватил весь спортзал, начав петь хором. Вася даже танцуя, в слова вслушивался. Пару лет назад, когда они начинали устраивать дискотеки на квартирах благополучных одноклассников, в моду вошло одно исполнение Софии Ротару про цветочный магазин (запустелый, да ещё на отшибе, «сырой, цементный, старый», из-за чего Вася начинал видеть полуподвал на Молодогвардейцев), в котором певица купила букет цветов, жёлтых, «как фонари в провинциальном прошлом», после чего мальчик в одно мгновение перемещался в осенний Львов, ветреными и дождливыми вечерами казавшийся окончательно вневременным.
Вася отошёл в сторону, затерялся в глине потной и плотной толпы, размазанной у прохладных стен. Каждый класс табунился своим кругом, изображая полупьяную раскованность. Родительский комитет, под предлогом охраны порядка, разглядывал раздухарившихся юнцов, словно бы стряхивающих с себя в танце остатки всего советского, хотя ведущие политкорректно (тогда и слова-то такого ещё не существовало) чередовали, старались чередовать, «мелодии и ритмы зарубежной эстрады» с советскими.
Тут завели дуэт братьев Гибсонов, «Que Sera Mi Vida», который требовал большого пространства: постоянный посетитель вечеринок, Вася уже знал этот номер, когда Романов и Халилов, главные самцы параллели, подобно гиббонам, начинали размашисто прыгать на полусогнутых, сначала в стороны, как бы расчищая площадку для битвы, а затем друг на друга, чтобы биться грудь на грудь, наскакивая на противника, точно до последней капли крови, а на самом деле пока ведущий не уведёт звук под ноль, дабы предотвратить возможное (невозможное) кровопролитие.
Белый танец
Прыгая, Романов и Халилов никогда не смотрели по сторонам (это входило в формат их зажигательного танца) и могли здорово отдавить ногу. Намеренно расслабленные руки их болтались в разные стороны, летая хищными птицами. Васе не хотелось пялиться на обезьяньи шпагаты и на восхищённые (удивлённые, смущённые) взгляды соседей по залу, увидевших самцовскую удаль гиббонов в первый раз.
Вася пошёл в сторону туалета, но забрёл в чужой кружок, центром которого (значит, «а» класс) была расфуфыренная Тургояк, и Вася, разумеется, подыграл ей, встав в пару. Маруся дёргалась под братьев Гибсонов, находясь как под электрическим трансом, широко-широко при этом улыбаясь, мол, «танцы – моя стихия», и была во всём этом милая непосредственная несинхронность.
У всех энергичное настроение, даже учителя танцуют. Гриша Зайцев смотрит на них, удивлённый: оказывается, учителя – тоже люди.
Тут диск-жокей меняет братский французский дуэт на Валерия Леонтьева, переживающего очередной пик популярности, сотрудничая с Раймондом Паулсом (ресторанная песенка про светофор хорошо идёт после задушевных медляков, а «Затменье сердца» идеально походит высокопарным обжиманцам).
Добавляя громкости, ведущий выкрикивает в микрофон что-то там про белый танец и эти обязательные, никаким государственным строем не смываемые слова – «дамы приглашают кавалеров» (почему дамы? При чём кавалеры? Что за Бестужевские курсы на улице Куйбышева, упирающейся в банно-прачечный комплекс и автобазу, окружённую гаражами), и Вася, улыбаясь, идёт навстречу Марусе, почему-то радуясь, как удачно программная перебивка застала его врасплох на чужой территории.
Точнее, Вася только намеревался шагнуть к Марусе сквозь секундную паузу внезапно обрушившегося размышления, подвиснув, как при замедленной съёмке (боковым зрением он видит, как Генка Живтяк приглашает географичку Татьяну Павловну), тут же отодвинувшей звук на периферию, – такие мгновения бывают в театре после того, как спектакль иссяк, а аплодисменты ещё не заколосились…
120 секс-ударов в минуту
…и тут его подхватывает Пушкарёва, неожиданно откуда-то взявшаяся: «встань передо мной, как конь перед травой», лицом, выплывшим из темноты. Перехватила, вцепившись в единственный шанс на медленный танец в белом, что ли, платье. Вася понял (почувствовал, воспринял), насколько она неловка и как свободно (насквозь) бегает по ней ток. Точно она специально провоцирует напряжение, подхлёстывает его внутренней плавностью, дабы потом, уже сознательно догнать свой телесный импульс и увлечься им, точно он не искусственно вызван, но спонтанен. Лена извивается в его руках, которые от этого превышенного лимита доверия становятся действительно сильными и держат соседку – так скелет держит плоть, так внутри чашки всё никак не затвердевает кисель. Лицо Лены серьёзно и тоже не совпадает с движениями, точно вырезанное из одной картинки и приложенное к другой. Если для Маруси танцы – стихия, полёт, то для Лены – важная и ответственная работа, которую следует сделать хорошо.
– Вот и стали мы на год взрослей…
– А помнишь, как Бендер свинговала «старость меня дома не застанет, я в дороге, я в пути…».
– Конечно, помню… Забудешь такие ужасы жути…
– И не такое забывается, Вася, и не такое…
Кавалергардов век недолог
Говорят неприкаянно, точно чужие и по обязанности: паузы ведь ещё хуже, так как могут заполняться какими угодно догадками. Точно точек соприкосновения не осталось. Никакого опыта общения на людях. В последний раз публично пересекались, когда в пионеры вступали.
Ловит взглядом лицо Тургояк, она смеётся. Ехидничает, большой палец показывает, подходите, мол, друг другу. «Неплохо смотритесь. Продолжайте в том же духе». Все эти подколы Вася наизусть знает. Успел привыкнуть. Нейтрализовать. Цветомузыка моргает, но, вместо того чтобы взнуздывать, утомляет. Медляки даются сегодня плохо. Даже с одноклассницами, от которых Вася ничего не ждёт – у них в классе уже давно каждый сам по себе. Как в окончательно рухнувшем браке, превратившемся в занудное сожительство.
Даже вражда и борьба кланов Халилова и Романова выродилась в сплошной декор. Генка Живтяк погряз в байдарках и каноэ, даже экзамены сдавал не со всеми, экстерном. Тёма Смолин тоже куда-то запропастился, пропал со всех радаров, дружба рассосалась, точно её и не было вовсе. Вася даже не заметил его отсутствия, не физического, разумеется, а, как тогда говорили, «морального».
