Мы сталкиваемся с проблемой комбинации только тогда, когда перетаскиваем понятие «я» или «субъект» в уравнение. Но мы знаем, что идея о себе как о конкретной сущности является иллюзией. Нужно признать, это очень сильная иллюзия, чтобы отказаться от нее, но я думаю, что решение проблемы комбинации заключается в том, что на самом деле никакого «объединения» вообще не происходит в отношении самого сознания. Сознание может сохраняться в том же качестве, в то время как его характер и содержание изменяются в зависимости от расположения конкретной материи, о которой идет речь. Возможно, содержание иногда распределяется между большими, сложно связанными регионами, а иногда ограничивается очень маленькими, возможно, даже частично совпадающими. Если бы два человеческих мозга были связаны, оба человека могли бы чувствовать, что содержание их сознания просто расширилось, причем каждый человек ощущал бы непрерывное преобразование от содержания одного сознания к единому сдвоенному, пока связь не была бы более или менее полной. Только когда вы представляете понятия «он», «она», «вы» и «я» как отдельные сущности, расширение содержания для любой области сознания (или даже нескольких областей слияния) становится проблемой комбинации. Это напоминает мне о классическом приеме смены персонажей в сюжете или фильме, давая им представление о том, что значит быть кем-то другим. Когда мы внимательно посмотрим на то, что это на самом деле влечет за собой, становится невозможным даже поставить вопрос. Где то «я», которое перешло бы, если бы я стала кем-то другим? Быть кем-то другим не будет отличаться от того, что уже значит быть этим человеком. Это кажется парадоксальным, но мы заканчиваем тем, что просто констатируем очевидное: «Так вот каково это – быть здесь, в таком объединении атомов, все равно что быть таким объединением атомов». Это аналогично тому, чтобы сказать: «Объединение атомов, составляющих лист, приводит ко всем ожидаемым свойствам листа, и набор молекул H2O приобретает ожидаемые свойства воды. Это то, что молекулы делают в этой конфигурации, и это то, что они делают в той конфигурации. Точно так же это то, как чувствуют себя молекулы в этой конфронтации, и это то, как они себя чувствуют в той конфронтации». Мы снова возвращаемся к представлению об основных понятиях: сознание и содержание.
Если сознанию не обязательно объединяться так, как многие предполагали для существования панпсихической реальности, тогда мы вообще не сталкиваемся с проблемой комбинации. Как мы уже видели, переживания сознания не должны быть непрерывными или поддерживаться как индивидуальные «я» или субъекты. И при этом они не обязательно должны быть уничтожены, когда более мелкие составляющие материи объединяются, чтобы стать более сложной системой, такой как мозг. Иллюзия «себя» наряду с переживанием непрерывности во времени через память на самом деле может быть очень редкой формой сознания. Какой бы большой ни была реальность, конкретный опыт, который мы имеем, продиктован структурой и функциями нашего мозга, которые могут и не предоставить нам полезную отправную точку для понимания действительной природы сознания. Возможно ли, что наряду с сознательным переживанием «я» существует гораздо более тусклый опыт каждого отдельного нейрона или различных ансамблей нейронов и клеток в моем теле и за его пределами? Может ли вселенная буквально изобиловать сознанием, вспыхивающим и меркнущим, перекрывающимся, объединяющимся, разделяющимся, текущим – таким, каким мы не можем себе представить, – в зависимости от законов физики, которые мы еще не понимаем?
Возможно, термин «панпсихизм» из-за его истории и ассоциаций будет по-прежнему препятствовать прогрессу в этой области, и нам нужен новый ярлык для деятельности, в которой философы и ученые предполагают, что сознание является фундаментальной чертой материи. Подобно тому, как у нас есть разделы физики, теоретические и экспериментальные, нам, возможно, потребуется придумать новый термин для этой области исследований сознания, отличающий его от работ нейроученых, изучающих нейронные корреляты сознания
[76].
Теории, включающие в себя панпсихизм, завоевывают уважение в последние годы, но они все еще уязвимы для того, чтобы их протолкнули на академическую сцену. В своей статье «Сознающие ложки, да ну? Сопротивление панпсихизму»
[77] Анил Сет выражает общее мнение среди нейроученых, что наука о сознании «двинулась дальше» от борьбы с «трудной проблемой» Чалмерса и, следовательно, от таких маргинальных решений, как панпсихизм. Он настаивает на том, что «при создании все более изощренных мостов между механизмом и феноменологией очевидная загадка трудной проблемы может исчезнуть». Однако две линии исследований – попытки понять, какие процессы мозга порождают наш человеческий опыт, против того, чем является сознание как таковое, – могут совпадать, даже если они не обязательно поддерживают друг друга. Как и в физике, нейроученым не нужно тратить время на изучение теоретических идей, которые их не интересуют. Но им также не нужно мешать изучению этих идей. Теоретическая работа в науке часто является необходимой отправной точкой и столь же жизненно важной для научного прогресса, как и последующая экспериментальная работа.
Важно прояснить несколько моментов, касающихся различия, которое я продолжаю проводить между двумя категориями вопросов: тех, что касаются глубины вселенского сознания, и тех, что касаются процессов в мозге, порождающих наш человеческий опыт, наряду со значением, которое я придаю каждому из них. Во-первых, хотя я защищаю панпсихизм как легитимную категорию теорий о сознании, основанную на том, что мы в настоящее время знаем, я не закрыта для возможности обнаружения нами некоторыми научными методами будущего того, что сознание действительно существует только в мозге. Мне трудно понять, как мы можем прийти к этому пониманию с какой-либо долей уверенности, но я не исключаю этого. Я также не обесцениваю возможность того, что сознание – это нечто, чего мы никогда не поймем полностью. Ребекка Гольдштейн, вероятно, права, когда предполагает, что тайна сознания непроницаема для научных методов:
