— Ладно тебе, — тут же погладила ее по плечу Тэкэра. — Мы тут нарушаем все возможные правила. Глаза отводить тем более не обязательно.
Акайо надеялся, что она все-таки не ошарашила Аой честным рассказом об Эндаалоре, а придумала какую-нибудь более правдиво звучащую легенду. Однако ни убедиться в том, что у их тайны стало на одного хранителя больше, ни поверить в здравомыслие Тэкэры не успел — в косяк постучали.
— Надежды нет, — спокойно сообщил замерший в дверях монах. — Предки желают видеть вашего собрата, и не позднее, чем через день, он уйдет к ним.
— Сколько времени вы можете дать ему? — первым спросил Иола. Монах неодобрительно качнул головой, но ответил:
— Здесь мы могли бы долго длить его умирание, но не имеем права продлевать муки. В дороге у него будет меньше времени. Вам необходимо достичь места паломничества?
— Да, — быстро ответил Акайо. — Каминою.
— Роща предков, — кивнул монах. — Хорошо. Мы сделаем так, чтобы он дожил до Каминою.
Вышел. Акайо выдохнул вместе со всеми, улыбнулась наконец окаменевшая на время разговора Таари. Тут же зло дернула плечом:
— Продлевать муки... Бред. Почему вы так легко расстаетесь с жизнью?
— Потому что верим, что если умереть хорошо, то после смерти будет лучше, чем теперь, — прошелестело в стороне. Симото, до того молча сидевшая в углу, коснулась мандолины, запрокинула голову, позволив кудрям соскользнуть за спину. — Смерть открывает глаза, не оплакивай меня, брат мой. Я ушла и навеки стала счастливой...
Она пела о смерти, как о возлюбленной, а после, не сделав никакой паузы, о возлюбленной, как о смерти. Акайо слушал, словно завороженный, но все-таки заметил, как Таари щелкнула чем-то в рукаве. Подумал — странно знать, что теперь голос Симото может пережить их всех, записанный и переданный в бесконечные хранилища Эндаалора.
Смолкли струны, прижатые узкой ладонью. Симото легко улыбнулась.
— Поэтому мы не боимся умирать.
Таари только упрямо поджала губы.
— Красивая песня, но плохой ответ. Что будет после смерти в лучшем случае неизвестно — если пытаться быть оптимистичной. Скорее всего — ничего. А пока живешь, можешь многое изменить к лучшему. Если жить, а не просто ждать смерти, как избавления от каторги.
Очень точные и оттого кажущиеся жестокими слова. Но Симото только улыбнулась в ответ.
— Если тебе есть, для чего жить. — Снова коснулась своей мандолины, напела негромко: — Оставим спор, мой друг, мы слишком далеки, и истина твоя верна, но и моя не ложна.
Таари вздернула подбородок, явно не согласная с подходом, но промолчала. Обернулась к остальным.
— Нам долго ждать, если будем сидеть молча, будем беспокоиться. Тетсуи, мы только что были в твоем доме. Расскажи, как ты оказался, — быстрый взгляд на Аой, — так далеко от него.
Фыркнула Тэкэра, приобняла новообретенную подругу за плечи.
— Таари, уже поздно изображать простых путешественников! Аой все знает, так что не стесняйся.
— А мне нечего рассказывать, — Тетсуи опустил голову, смущенный вниманием. — Я просто стал кадетом, потому что был вторым мальчиком в семье, нас обязательно забирают. Хорошо учился, поэтому меня взяли в поход, знаменосцем. Умер там, рядом с генералом, сам... Очень испугался, когда очнулся. Ничего не понимал. Не мог поверить, что у вас живут настолько иначе. Когда меня обсуждали, говорили, что учить слишком долго, плохие способности, и единственное достоинство, что я, — запнулся, отчаянно покраснев. Закончил совсем тихо: — Красивый. Поэтому я оказался среди тех, кого вы купили.
Нахмурился Юки, крепко обнял друга. Заявил:
— Сами они с плохими способностями!
Так по-детски, что Тетсуи даже улыбнулся. Вздохнула Таари:
— В СКЧ за такие разговоры подавать надо. Не совсем их профиль, но все равно. Если захочешь, когда вернемся, найду тебе нормальных учителей.
Он кивнул поспешно, потом смущенно спрятал лицо.
— Только я не знаю, чему мне учиться.
— Небольшая беда, попробуешь разное и решишь, — помолчала. Добавила: — Если вообще захочешь вернуться. И это ко всем относится. Вы свободны, но если вернетесь, снова придется стать рабами, моими или чьими захотите. С неквалифицированной работой у нас проблемы, до квалифицированной вы пока не дотягиваете, а чтобы заплатить за учебу, опять же, придется стать рабами.
Они переглянулись, Акайо молча склонился перед ней. Она хмыкнула:
— С тобой все понятно.
— С нами тоже, — неожиданно подал голос Кеншин. Объяснил, хмурясь: — Мы пошли сюда не для того, чтобы освободиться. Мы принадлежим тебе. Даже без ошейников, это все равно так.
— Глупости, — резко ответила Таари. Взмахом руки остановила все возможные споры, сказала мягче: — У вас есть время подумать. Сделайте это, и используйте голову, а не свои дурацкие представления о чести. Я вас не спасала, я просто делала то, что мне было нужно. Вы имеете право делать то, что нужно вам.
Кеншин молча отвернулся, никто другой тоже не стал отвечать. В тишине ветер играл с деревьями в саду, стучал ветками в бумажные стены. Акайо опустил взгляд, впервые заметив гладкий деревянный пол, лежащие на нем прямоугольники света. Запрокинул голову, нашел красные балки под потолком. Улыбнулся невольно, глядя на танцующую в лучах пыль.
Экспедиция увеличилась уже на два человека, и Акайо не знал, долго ли еще они смогут держать в тайне от всеслышащих ушей императора, откуда пришли. Нужно было донести Рюу живым до места, где Маани оставил исцеляющие машины, и можно было только молиться, чтобы посылку не нашли раньше них. Разумно было бы не расслабляться, оставаться собранным и серьезным каждый миг, как стоящий в дозоре солдат, держащий руку на рукояти меча.
Но неожиданно угнездившееся в душе чувство, что он наконец-то вернулся домой, что он нашел свой смысл, не исчезало от этих мыслей. Ему не просто хотелось верить, что у них получится — в этот миг он точно это знал.
— Какая-то очень короткая вышла у тебя история, Тетсуи, — заметила Тэкэра. — И слишком серьезные разговоры после. Может, еще кто-нибудь расскажет? Подлинней!
Они переглянулись, чуть улыбнулась Симото.
— Я могу спеть. Это не история, но отвлечет так же хорошо.
— Подожди, — потребовала Таари. Метнулась наружу, вернулась тут же с несколькими пустыми свитками. Спросила: — Ты не против, если я буду записывать?
Симото только с улыбкой качнула головой. Тронула струны, склонилась над мандолиной так, что волосы закрыли и ее лицо, и руки.
— Пусть холодно порой, но приходи ко мне, утомившись от дневных забот. Мы укроемся одним одеялом, и нас осыпят лепестки отцветающих слив...
Хриплый, тихий, невыносимо пронзительный голос. Акайо понял, что невольно нашел руку Таари, сплел с ней пальцы. В словах не было ничего, что заставило бы понять — эта любовь будет несчастной, но то, как Симото пела ее, какие образы выбирала, заставляло поверить, что одного из двоих, лежащий на крыше под могучим деревом, вот-вот унесет ветер. Следующие песни, словно пронизывающий холод, пробирались под кожу, разъедали надежду на лучшее. Утверждали — женщине, певшей на улице Яманоко, в самом деле нечего было терять.
