Джейк был счастлив продемонстрировать ему это. Строчки из Евангелия от Луки показали ему его призвание; отец дал ему миссию.
Глава семнадцатая
Эми шла домой. В прохладном вечернем воздухе пахло свежеубранным урожаем. Влажный воздух звенел от песен насекомых. Перед ней простиралась пустая дорога. На дальнем поле она заметила рыжую собаку, пробегавшую мимо полусгнившего хлопкового сарая.
Иногда ей казалось, что она живет на руинах другой эпохи.
Эми замедлила шаг, заслышав хриплый металлический рев двигателя. Звук становился все громче, потом вдалеке показался блестящий желтый автомобиль. Он несся по шоссе на большой скорости, проскочив развилку, на которой они с Джейком целовались среди жасмина. Это была спортивная машина, из тех, которые мальчишки называли «мускулистыми».
Эми пожалела, что не может отмотать время назад и вернуться в тот восхитительный вечер, когда Джейк еще не помешался на монстрах и не ринулся сражаться за правду. Он раздавал свои листовки, и никто не хотел их брать! А потом появился священник и надрал ему уши, положив бесславный конец всей затее. По крайней мере, Эми надеялась, что это был конец. Ей нравилась искренность Джейка, но она не хотела видеть, как это его погубит.
Или, может быть, в этом и состоял его план? Погубить себя. Мозг сказал, что единственный способ бороться за монстров – это самому стать монстром. Едва ли Джейк стал бы всерьез калечить себя, но он вполне мог сделаться изгоем, таким же, как они.
Эми надеялась, что все это не приведет Джейка к необходимости выбирать между ней и чумными детьми. Она надеялась также, что ей самой не придется выбирать между ним и той жизнью, которой она желала для себя. Ей очень нравился Джейк, может быть, она даже действительно его любила, но отнюдь не собиралась пополнять ряды изгоев. Она и без того чувствовала себя отверженной, учитывая, кем она была. Слишком много сил потрачено на то, чтобы стать такой, как все, и получить возможность жить нормальной жизнью.
Автомобиль сбросил скорость и принялся разворачиваться посреди дороги, фыркая и плюясь дымом. Эми показалось, что он вот-вот въедет в канаву, но ему удалось справиться. Вернувшись к развилке, автомобиль свернул на ее дорогу, вздымая за собой клубы пыли, словно преследуемый ураганом.
Ну вот. Есть такие собаки, их стоит раз погладить, и они увяжутся за тобой до самого дома.
Догнав ее, «мускулистый» автомобиль притормозил и поехал рядом, фыркая, словно разъяренный буйвол. Некогда его краска была ослепительно-желтой, но от возраста и пыли выцвела до блеклого оттенка мочи. Ветровое стекло усеивали расплющенные трупики насекомых. На капоте плясали красные языки пламени, обрамленные парой черных крыльев, – тюнинг, типичный для белых оборванцев.
Нет, не крыльев. Это были руки, собранные чашей и державшие пламя между собой, словно поднося его в подарок.
Рэй Боуи свесил руку из окна, разглядывая девушку. В динамиках машины играла веселая музыка. Его серые глаза выдавали интерес. Стараясь не слушать, Эми снова зашагала в направлении дома. Он поехал рядом с ней с той же скоростью. Двигатель мягко урчал, излучая тепло.
– Вы не заблудились? – спросила она.
Он засмеялся:
– О, я как раз там, где мне нужно! Еду себе, попиваю пивко, вдруг гляжу: ты идешь. Хочешь баночку? У меня целая упаковка.
– Нет, спасибо. У вас красивая машина.
– Это «Понтиак Файрберд» семьдесят восьмого года, – отозвался Боуи. – С восьмицилиндровым двигателем.
– Мне нравится.
– Хочешь прокатиться со мной, милашка?
Еще чего, подумала она. Конечно же, он не просто так катался в этих краях. Он искал ее.
Эми показала на черную надпись на его предплечье:
– Что здесь написано?
– Это по-латински. Aut inveniam viam aut faciam.
– И как это переводится?
– «Либо я найду путь, либо проложу его сам». Это сказал Ганнибал из Карфагена.
– Не знаю, кто это такой, но он уловил в вас самую суть.
– Обычно, когда я чего-нибудь хочу, то сперва спрашиваю, – отозвался Боуи.
– У вас на плече нарисованы такие же руки и шар пламени, что и на капоте. Это тоже что-то значит?
– Прометей. Он подарил человечеству огонь.
– Я ожидала от вас чего-нибудь не столь оригинального. Типа старого доброго знамени мятежников – мне казалось, это больше в вашем духе.
– Ты думаешь, я что-то такое из себя изображаю. А я изображаю только одно: что я ничего не изображаю! Я просто делаю то, что хочу.
– Поэтому вы и попали в тюрьму? – предположила она, не замедляя шага.
– А ты откуда знаешь? Ты что, узнавала обо мне?
– Может быть.
– Я оттрубил два года в Истхэме, это правда.
– За что вас посадили?
– Вообще ни за что. Я ни черта не сделал.
– Нет, серьезно?
– Забрался к одному типу в дом и спер его телевизор, – сообщил Боуи. – Вот только тип оказался дома, и это оказался местный коп, у которого в этот день был выходной. Никто не говорил, что я умный.
– Похоже, делать все, что хочешь, не всегда помогает в жизни.
– Хочешь узнать что-нибудь еще?
– Что это у вас играет?
– Подборка моих любимых песен. Это The Cars, песня называется Shake It Up.
– Мне нравится, – одобрила Эми. – Прикольная.
Почти вся популярная музыка чумной эпохи казалась ей чересчур чопорной и благочестивой. Такая музыка помогала сохранять контроль над собой, а не терять его, даже если она считалась веселой. «Монстр-рок» Джейка казался ближе к желаемому, но он был слишком агрессивным для нее. Не каждый день можно услышать песню, от которой действительно хочется танцевать.
– Они недавно выпустили новый альбом, – сказал Боуи. – Я его еще не слышал. Кругом полно крутых вещей, если знаешь, куда смотреть.
– Ну ладно, мистер Боуи, было приятно с вами поговорить, но мне пора домой.
– Разве ты не туда идешь?
– Я имела в виду, без сопровождения, – пояснила Эми.
– Нам надо почаще встречаться. Может быть, в эти выходные? Хочешь, можем пораздавать листовки возле A&P.
– Боже мой, Салли была права насчет вас. Неужели у вас нет занятия получше, чем ездить по округе и цеплять четырнадцатилетних девочек?
– Че-ерт, – протянул он. – Глянь-ка на тебя! Я думал, тебе по меньшей мере семнадцать.
– Даже если и так, вы все равно слишком старый.
– С чего это я старый? Мне двадцать один!
– Я думала, вы старше.
– Мне постоянно так говорят, милашка. Должно быть, дело в том, что у меня очень тяжелая жизнь. А может, сказывается моя внутренняя зрелость.
