Воздух заполнился красным туманом. Папа Элбод охнул, согнулся и замычал, схватившись за живот. На траву выплеснулась струя рвоты. Фермер продолжал кашлять, словно пытаясь выжать из себя еще. Мистер Берд поспешил к нему, подхватил и повел к дому; ноги Элбода заплетались.
Туман исчез, всосавшись обратно в рот Мэри. Ее глаза блеснули в последний раз, затем снова стали пустыми и тусклыми, лицо разгладилось… На крыльце горит фонарик, только дома никого.
«Она тоже одна из нас», – подумал Мозг, прежде чем его сознание угасло.
Глава тридцать четвертая
Шериф Бертон сидел в мягком кресле с очками на носу, читая газету. Массовый голод в Эфиопии. В Теннесси местные активисты закидали один из Домов зажигательными бомбами – восемь погибших. Cubs побили Padres со счетом 13:0. А также в небольшом городке Хантсвилл, штат Джорджия, полиция завершила расследование убийства Салли Мэй Элбод.
Он поглядел на свою жену поверх оправы:
– Вот, послушай-ка, дорогая. «Шериф Томас Э. Бертон заслуживает благодарности за проведенное им оперативное и тщательное расследование», конец цитаты. Это сказал окружной прокурор Китон Лайтфут!
Энн сидела на диване со скрещенными ногами, уткнувшись в роман Даниэлы Стил «Колесо судьбы», взятый из библиотеки. Она всегда одевалась безупречно и носила макияж даже дома.
– Очень мило, Том, – отозвалась она.
– Прямо вот здесь, в «Атланта Конститьюшн». Твой муж – знаменитость!
– Это замечательно!
– Смотри-ка, по имени меня назвал. Как тебе это нравится?
– Угу, – отозвалась она.
– В ноябре я уделаю Джонни Стоваля, как бог черепаху! Я остаюсь шерифом еще на четыре года самое меньшее.
На этот раз жена ничего не ответила.
Остаток статьи Бертон прочел про себя, шевеля губами. Помощник окружного прокурора ожидал, что большое жюри предъявит обвинительный акт еще до конца недели. Он снял очки и потер усталые глаза, ощущая гордость, но одновременно и беспокойство. На каминной полке тикали часы.
Дэйв Гейнс по-прежнему держался своей бредовой истории. Оставались Арчи и Эми. Бертон не мог подвергнуть четырнадцатилетнего мальчика допросу с пристрастием, не мог он этого сделать и с Эми Грин, по той же причине. Так что он спихнул все это дело на следователя, которого назначил окружной прокурор. Результаты баллистической экспертизы постарался обойти как можно дальше – нечего им там копаться. Дерьмо вздымалось все выше, пока не дошло до помощника окружного прокурора, который написал предварительный обвинительный акт. Теперь окружной прокурор должен был предъявить его большому жюри на утверждение, после чего начнется уголовный процесс. Как и ожидал Бертон, окружной прокурор собирался судить Брайанта как взрослого. Публика заходилась воем, требуя суда и крови. Находилось все больше желающих запрыгнуть на борт в предвкушении больших денег, славы и почета.
Хороший юрист не оставил бы от государственного обвинения камня на камне, но у Еноха Брайанта не было хорошего юриста, а наемный адвокат, предоставленный судом, из страха перед толпой не станет затевать драку, даже если захочет. Енох Брайант мог не надеяться на честного судью и беспристрастное жюри.
Парня поджарят, это наверняка. Бертон уже представлял, как это произойдет. Вот входит Брайант, шаркая, скованный по рукам и ногам, с обритой головой, окруженный каменнолицыми тюремщиками. Капеллан читает молитву Господню. Парня усаживают на деревянный стул. Стражники привязывают его кожаными ремнями. Прикрепляют к ногам электроды. Открывается окошко, через которое свидетели наблюдают за происходящим; среди них Реджи Элбод как воплощение праведного гнева. Брайант тяжело дышит, предчувствуя неминуемый конец. Стражники кладут на его голову мокрую губку, надевают большой металлический шлем. Заматывают черной повязкой его сверкающие глаза. Последние слова Брайанта: «Клянусь Богом, я не убивал эту девочку». Ему никто не верит.
«ХРРЯСЬ!» Через него проходит тысяча вольт. Двадцать секунд. Брайант дергается в своих постромках. Потом обвисает. «ХРРЯСЬ!» Еще двадцать. Доктор объявляет присутствующим, что песик сдох.
И хотя действительно ужасно, что невинного мальчика отправят на электрический стул, возможно, все только к лучшему. Несмотря на продолжающиеся атаки местных жителей на Дома по всей стране, ситуация, кажется, начинала приходить в норму. Большие события часто сводятся к одному-единственному человеку. К камню, от которого расходятся круги. Убери камень, и понемногу пруд успокоится. Он думал, что этот человек – Гейнс, но, возможно, судьба избрала на роль мученика Еноха Брайанта. Его смерть уверит страну и население, что они сильнее, чем думали, что их страхи необоснованны. Через какое-то время все утихнет и вернется на круги своя.
Что, конечно, нисколько не оправдывало происходящее.
Бертон встал и потянулся.
– Что-то хочется немного прокатиться.
– Давай, прокатись, – сказала жена.
– Нам нужно что-нибудь в магазине?
Энн подняла голову от книжки.
– У нас есть все, что нам необходимо.
За ее царственной манерой стояли годы страданий. В который раз Бертон подумал, сможет ли она когда-нибудь его простить. Он неоднократно спрашивал ее об этом за прошедшие годы. Ответ всегда был одинаков. Этот конкретный камень было невозможно убрать. Круги от него будут вечно расходиться по их жизням.
Давным-давно они с Энн хотели завести ребенка, но никак не могли зачать. Их начало относить друг от друга. Как-то раз, одной одинокой ночью в Таллахасси, он переспал с официанткой и притащил домой бациллу, которую передал Энн. Месяцем позже ее начало тошнить по утрам, и они поняли, что она забеременела.
Какая это была радость! Он станет отцом!
Через восемь месяцев после этого Энн родила монстра.
Ожидая в приемной, Бертон нетерпеливо расхаживал взад-вперед с нагрудным карманом, полным сигар, чтобы раздавать их всем, кто пожелает отпраздновать событие вместе с ним. Вышел док Одом и объявил ему дурную новость. Бертон осмотрел тварь, которая была его ребенком, – спеленутая, она лежала в стеклянном пузыре под греющей лампой.
«Это все зараза, которая ходит вокруг, – сказал ему доктор. – Как ни печально, похоже, и вы с Энн ее подцепили».
Док спросил его, хочет ли он дать ребенку имя. Бертон даже не знал, кто это – мальчик или девочка. Маленькие глазки новорожденного были крепко закрыты, ротик целовал воздух, словно ища материнскую грудь. Потом он заплакал – и это было самым отвратительным, поскольку звучало в точности как нормальный ребенок, зовущий маму.
Бертон назвал ребенка и подписал необходимые бумаги для передачи его в один из Домов.
Они сказали всем, что ребенок умер во время родов. Были предприняты меры для передачи ребенка в Хантсвиллский Дом. На свидетельстве о рождении написали другую фамилию. Док Одом хранил их секрет. Энн так и не простила его по-настоящему, и с тех пор он жил, постоянно испытывая стыд. Стыд за совершенное им преступление. Стыд за заразу, которая распространялась посредством акта любви.
