Они отвернулись. И правильно, не нужно на нее смотреть.
Она хотела, чтобы они могли любить ее так же, как она любила их.
«Я хочу быть вами», – подумала она.
Мэри улыбнулась, продолжая идти вперед маленькими, неуклюжими, неуверенными шажками. Впервые за всю жизнь у нее появилась ясная мысль, и это принесло ей радость.
«Я хочу быть прекрасной, – подумала она. – Такой, как вы».
Сироп. Чувство, будто он бежит по ее венам.
Венам, которые содрогались, как мир.
Мир стремительным потоком хлынул в нее и выплеснулся обратно в вопле перерождения.
Семейство вылетело из дома сквозь ливень оконных осколков, растворяясь в воздухе облачками красного тумана, которые она всосала в себя по пути. Их пустая одежда, порхнув, опустилась на лужайку. Окна по всей улице взрывались изнутри. Красный туман заполнил воздух и обвился вокруг нее, словно смерч.
Она съела все.
Мэри разбухала. От нее начало разливаться сияние. Она становилась светом – таким красивым.
Ее зубы, клацнув, сомкнулись.
Души, воспоминания, личности запечатлелись на чистом листе ее сознания, которое внезапно, после всех этих долгих лет, оказалось живым и пробужденным.
Она ощущала их любовь.
В конце улицы блеснула фотовспышка: раз, другой, третий. На лужайке перед домом стоял полицейский, стреляя в нее из револьвера. Мэри повернула к нему ослепительное лицо. Ее длинные волосы развевались и искрились над теменем. Произошедшая с ней перемена захватила всех живых людей на этой улице, кроме него, и ей было любопытно знать почему.
Она приблизилась. Опустевший револьвер защелкал вхолостую; человек упал на колени, тоненько подвывая.
– Будь ты проклята! Давай подходи, и покончим с этим!
Мэри прочла его и обнаружила в нем отчаяние, утрату, силу, страх.
– Ты шериф. – Ее голос звучал как музыка.
– Это я грешил, не она!
– Енох, – произнесла Мэри. – Элли. Твой город. Твоя жена.
– Энн! – простонал он.
– И твой сын.
Он прикрыл глаза ладонью, защищаясь от ее света.
– Что ты такое, черт подери?
– Расскажи мне свои грехи, шериф.
– Ты убила ее!
– Не убила, – поправила Мэри. – Изменила. Энн теперь вместе со мной. И я все понимаю.
– Ты собираешься взять и меня тоже?
Она окинула взглядом опустевшие дома вдоль улицы. Осколки стекла ковром устилали асфальт, отражая ее радужное сияние.
– Мое изменение завершено.
– Чумные дети убивают людей. Ты можешь это остановить?
– Это ничто не в силах остановить.
Шериф подобрал платье, лежавшее на земле, обнял, стиснул в комок, прижал к груди.
– Куда ты ее забрала?
– Она была матерью, – сказала Мэри.
– У нас когда-то был сын.
– У тебя есть сын, – сказала она. – Корень твоего греха.
– Это был мой грех! Не ее!
– Найди своего сына. Найди и исправь свой грех. Признай свои ошибки.
Его мощные плечи затряслись. Шериф прижал платье к лицу и принялся плакать в него. Мэри, мерцая, проскользила мимо, плывя по миру, которого некогда боялась.
Теперь она понимала все, но была неспособна это остановить. В мире было столько скорби, что она уже сожалела о своем прежнем неведении.
Глава сорок вторая
Электричество выключилось час назад. Эми, Джейк и мама смотрели репортаж Дэна Разера о восстании, распространяющемся по всем Домам. Через пятнадцать минут в эфир должен был выйти президент Рейган. Потом телевизор заглох, свет погас и весь дом погрузился в темноту.
Они сидели на диване в темноте, с зашторенными окнами. Джейк крепко держал Эми за руку. Мама курила одну сигарету за другой, периодически прикладываясь к бурбону.
Эми встала и тут же ударилась голенью о кофейный столик.
– Ой!
Джейк вскочил на ноги:
– Ты в порядке?
– Первый класс! – проскрипела она, хотя, разумеется, никаким первым классом тут и не пахло. Весь этот день был так далек от первого класса, как только может быть.
– Куда ты собралась? – спросила мама. – Мы должны оставаться на месте!
– К окошку, – ответила Эми. – Это-то мне можно, наверное?
– Я просто забочусь о нашей безопасности. И собираюсь продолжать в том же духе, если ты не против.
Эми отодвинула край занавески и выглянула наружу. В полях мерцали светлячки. Ей хотелось выбежать туда, хотя бы ненадолго. Выбраться из душного дома. Они только и делали, что пререкались, действуя друг другу на нервы.
Джейк подошел к ней.
– Плохо, что я не могу дозвониться до папы. Хотелось бы услышать, что у него все в порядке.
Он сделал несколько попыток, пока было электричество. Каждый раз это кончалось тем, что он в сердцах швырял трубку обратно на рычаг, услышав сигнал «все линии заняты».
– Твой папа сильный человек, – сказала ему мама с дивана. – Наверняка он со своей паствой. Они подставят себя под пулю ради него.
Словно по сигналу, эхо принесло со стороны Хантсвилла далекие звуки выстрелов. Все вздрогнули, услышав этот звук. Темнота, казалось, еще сильнее навалилась на дом. Эми ненавидела неизвестность. Мишель… Трой… Все, кого она знала, весь город – вместе с ними где-то там умирала ее нормальная жизнь.
Джейк снова потянулся к ней. Эми оттолкнула его руку.
– Я просто не могу больше сидеть в темноте! – пожаловалась она. – Я сойду с ума.
– У вас есть свечи, миссис Грин? – спросил Джейк.
– Вот уж свечи зажигать я точно не буду, – отозвалась мама.
– Мы можем зажечь их в подвале и тихонько сидеть там, – предложил он.
– Черт, я даже не помню, где они у меня лежат!
– Дайте мне зажигалку, я поищу, – не отставал Джейк.
Мама затянулась своей «Вирджинией слим». Уголек разгорелся в темноте, осветив ее хмурое лицо.
– Видишь ли, в этом доме уже четырнадцать лет не командовали мужчины. И я не собираюсь этого менять лишь потому…
– Тс-с, – прошипела Эми. – Кто-то идет!
Они столпились возле окна, глядя на приближающуюся фигуру. Яркий огонек мигал, постепенно вырастая. Кто-то бежал в их сторону с фонариком в руке. Фигура стремительно пересекла двор и взбежала на крыльцо.
Эми опустила занавеску как раз в тот момент, когда яркий луч скользнул по окну.
