– Отправился на ферму Элбода. С тех пор его не видели. Теперь у нас главный Кроха.
Жуть хихикнул, потрогав его пижаму.
– Почему бы тебе не…
– …подождать здесь, пока я пригоню тебе велик с десятью скоростями, – закончил Болван.
Парнишка ускакал прочь.
Диггер нахмурился:
– Эй, что ты…
– …скажешь, если я тоже схожу поищу такой велик?
Парнишка тоже зашаркал куда-то в тень. Улыбнувшись, Болван посмотрел на Кривулю:
– Давай, скажи что-нибудь.
Она вздернула подбородок и скрестила руки на груди.
– Ну же, – подбадривал он. – Хотя бы одно словечко! Я больше не буду этого делать, честное слово.
Она покачала головой.
Ребята вернулись с велосипедами. Болван выбрал себе новенький красный «Швинн» и залез на него. Его небесно-голубой банный халат свисал позади седла.
– Пока, сосунки! – сказал он, уже принявшись крутить педали.
Кривуля крикнула ему вслед:
– Сам ты…
– …наслаждайся жизнью, пока я ищу велик с десятью скоростями! – крикнул Болван через плечо и укатил, хохоча во все горло.
Он ехал по темной дороге, оставляя за спиной царящий в городе беспредел. Ночной воздух был прохладен и чист. Болван улыбался знакомому звону насекомых, цикадам, стрекочущим среди деревьев, словно маракасы, глубокой тишине леса.
Впрочем, уже минут через пятнадцать он застонал, ощутив колотье в боку и судороги в икрах. Диета, состоящая из фастфуда и сладостей, истощила его тело. В последний раз он ел в столовой Учреждения, да и то по большей части выблевал после того, как Шеклтон вышиб себе мозги.
Наконец в свете полной луны показалась ферма Элбода. Болван налег на педали, обливаясь потом, – он уже давно перешел со второго дыхания на третье, если не на четвертое. Он свернул на ведущую к ферме грунтовку, и велосипед запрыгал по камням.
– Не-е-е-ет, – выпевал он, наслаждаясь тем, как его голос подпрыгивает вместе с велосипедом. – Ка-а-а-ак…
Его зубы клацнули: колесо наткнулось на глубокую выбоину. Пистолет вылетел из кармана и улетел куда-то в высокую траву.
– Черт, – проговорил он. – Прости меня, будущий я.
Он загнал велосипед во двор фермы и бросил там. Дом стоял темный и пустой, но в сарае горел свет. Болван вошел внутрь и застыл на пороге.
Сарай освещали несколько фонарей. В воздухе пахло свежим сеном и кровью. Коровы беспокойно двигались в стойлах. Верстак был весь залит черным и усеян инструментами. Это место было превращено в лабораторию безумного ученого.
– Господи Иисусе, – выдохнул Болван.
Посреди сарая, на деревянной раме, прибитой поперек опорного столба, висел на ремнях Реджи Элбод. Фермер издал протяжный жалобный стон.
Рядом, на земляном полу, сидел Мозг и плакал.
– Мозг! Что ты с ним сделал, Мозг?
Папа Элбод снова застонал и зашевелился, пытаясь освободиться.
– Что ты с ним сделал? – шепотом повторил Болван.
Фермер был хирургическим путем превращен в чудовищный гибрид – наполовину мужчина, наполовину животное. Единое тело, представляющее собой комбинацию человека, коровы и свиньи, соединенное пульсирующими кровяными сосудами. Единая плоть, общие органы.
Болван мечтал о свободе, дрался и убивал за нее. На пути домой он видел чудовищные разрушения. Тем не менее на каждом шагу он ощущал, как все это весело: ужас и фарс, словно кузены, целовали друг друга в щечку. Горстка детей, превратившаяся в грозную армию; их жертвы, расплачивающиеся за жизнь, полную жестокости и угнетения; грозные деспоты, ставшие новыми жертвами.
Однако вид Реджи Элбода, превращенного в это дрожащее, отвратительное, страдающее существо, лишил его всякого воодушевления. Это было уже совсем не смешно.
Мозг вытер слезы со своего исхлестанного лица и поднял голову.
– У тебя когда-нибудь было так, что где-то чешется, а ты не можешь почесать?
– Дружище, сдается мне, что ты спятил.
– Зудит и зудит, не переставая. Днем и ночью, всю жизнь, оно постоянно там. Так здорово – наконец дотянуться дотуда! Выскрести это из себя. Я всегда хотел быть…
– …доктором, – сказал Болван. – Я знаю.
В его мозгу вспыхнуло воспоминание: как он приказал тем нормалам в Особом Учреждении перестрелять друг друга. Люди плакали, направляя стволы винтовок друг на друга и стреляя в упор. Такая жестокость была ужасной, но одновременно в этом было что-то хорошее, чувство, что это правильно, даже необходимо. Словно, независимо от того, было это хорошо или плохо, он выполнил то, для чего был предназначен, используя дар, которым наделил его благой Господь.
Да, этот зуд был хорошо знаком Болвану. Он и сам сегодня начесался вволю.
– Я хотел, чтобы он увидел, – проговорил Мозг. – Что это значит – быть таким, как мы.
– А что с девочками?
– Я их отпустил. Но не Папу. С Папой нужно было рассчитаться по совести. Стоило ему оказаться в моих руках, как они сами принялись за дело. Я забылся на какое-то время.
– Это был не ты, – сказал Болван. – Я знаю, что это в тебе есть, но это был не ты. Вся эта мясорубка и беспредел – это не то, что мы есть на самом деле.
Еще одна картинка из Особого Учреждения: воздух, наполненный пороховым дымом, кровь, падающие вокруг тела.
– Или, – добавил Болван, – может быть, они правы и мы действительно монстры.
– Ты действительно думаешь, что он ни в чем не виноват?
– Его дочки всегда обходились с нами хорошо. Насчет самого Папы – не знаю.
– Он кормился на нас, словно паразит. Тех, кто отличается от других, в этом мире ценят, только если на них можно поживиться – и то с оговорками. Папа Элбод пристрелил Пса, словно животное. Меня он избил до полусмерти просто потому, что мог. Он не видел во мне человека – ни тогда, ни прежде. Точно так же, как и моя мать. Моя собственная плоть и кровь.
– То есть эта твоя революция – это просто месть, так получается?
Мозг встал, уставившись на Папу Элбода так, словно был удивлен тем, что видел, не меньше Болвана.
– Пора положить этому конец, – сказал ему Болван.
Мозг прошел к верстаку и взял канцелярский нож, служивший ему скальпелем. На его морщинистом лице отразилась еще более глубокая печаль, чем прежде.
– Мы могли бы быть партнерами, Папа, – проговорил он. – Мы могли бы вместе построить новый мир, если бы только вы не боялись нас и не использовали как рабов. Целый мир чудес!
Папа Элбод испустил душераздирающий стон.
– Мне жаль, что дошло до такого, – добавил Мозг. – Но теперь ваши страдания окончены.
