Тишину нарушает голос Мэтью:
– Торн, ну правда, Эш – славный парень.
Не отвечая, Торн ведёт меня подальше от всех, к алтарю. Нейт бормочет что-то о том, что его опять бросили, а кто-то, наверное Саскья, судя по звуку, отвешивает ему подзатыльник. Поверить не могу, что всё происходит наяву. Колени у меня не гнутся, и я ступаю мелкими неровными шагами, едва поспевая за лидером повстанцев. Мы подходим к кафедре священника, и Торн приглашает меня сесть на каменную ступеньку. Холод пробирает до костей, тонкий комбинезон ему не помеха.
Торн садится рядом и шарит взглядом по потолку.
– Можешь не просить, к парню не пущу! – рявкает он.
– Я хотела бы поговорить с Баббой.
– Это ещё зачем?
Наклонившись вперёд, так что волосы закрывают мне лицо и Торн не видит моих слёз, я отвечаю:
– Потому что я не знаю, что теперь делать.
– А тебе и не надо ничего делать. Сиди и надейся, что Элис вернётся с победой. Посидишь пока под замком, как Катерина.
– Кейти, – поправляю я Торна, но скорее для себя и тут же спохватываюсь, что не вспоминала о Кейти с тех пор, как вошла в церковь, то есть в штаб. Но что-то в голосе Торна, когда он произнёс имя подруги, и улыбка, с которой он выговорил его, подсказывает, что за жизнь и здоровье Кейти можно не опасаться.
– К ней тебе тоже нельзя, – предупреждает Торн.
– Как она?
– Жива. Пока жива… – пожимает плечами Торн.
Глубоко вздохнув, я заправляю волосы за уши. Как же убедить его, что мне просто необходимо встретиться с Баббой?
– Что, если Элис вернётся с пустыми руками? – спрашиваю я как можно безразличнее.
– Пока она идёт верным курсом, – отвечает Торн, оглядывая единственным глазом моё лицо.
– При нашей последней встрече я заметила, что она, прямо скажем, упивается счастливой жизнью с гемами. От их удовольствий сложно отказаться.
– Я же смог. – Торн приподнимает чёрную повязку, напоминая мне о своём истинном происхождении. Непривычный к свету зрачок второго глаза съёжился до размеров булавочной головки.
– Верно, но гемы пока не убили её любимого дефа.
– Уж если мы заговорили о любви… Похоже, ты слишком увлеклась одним ночным дефом, из-за чего и провалила задание.
– Эш всего лишь мой друг, – отвечаю я, но мои щёки предательски краснеют.
Недоверчиво рассмеявшись, Торн вытаскивает из кармана серебряную фляжку.
– Ну давай рассказывай. Почему ты решила, что Элис втюрилась в этого негодного гема?
– В нашем мире, там, откуда мы пришли, Элис – известная писательница. Она пишет фанфики – продолжения известных книг. Её произведения читают тысячи людей.
Торн передаёт мне фляжку, не поведя в ответ даже бровью.
– Фанфики пишет, говоришь?
– Как бы объяснить… Элис не писала канон, главную книгу, она меняет сюжет, что-то дополняет, что-то переписывает. – Я осторожно отхлёбываю из фляжки. Странный горький вкус. По всему телу у меня мгновенно разливается приятное тепло.
– Хочешь сказать, она выдумывает всякую хрень? – говорит Торн.
– Да, так и есть! – с усмешкой подтверждаю я.
Забрав фляжку, Торн признаётся:
– Я поверил Баббе, когда она сказала, что ты спасёшь всех дефов. Но она ошиблась. Я не верю её словам о том, что вы явились из другого измерения и что наш мир всего лишь… – Умолкнув на полуслове, Торн жадно пьёт из фляги. На лбу у него выступает пот, а рука едва заметно дрожит.
– Больше всего Элис любит писать истории о девушках, которые завоевали сердце Уиллоу. Всё это выдуманные девушки, ненастоящие. Все как одна высокие блондинки, с именами на букву «А»: Ада, Абигайль, Амелия. Элис воображала себя подружкой Уиллоу с тех пор, как ей исполнилось пятнадцать лет.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Только то, что я вам всем ещё пригожусь, потому что Элис играет не за нас. Элис всегда сама за себя. И только.
Убрав фляжку в карман, Торн снова закрывает левый глаз чёрной повязкой.
– Катерина говорит мне почти то же самое. Пойдём, крошка цветок. Покажу тебе кое-что.
Торн ведёт меня к узорчатой перегородке, которая отделяет церковный клирос от нефа. На ней изображена золотистая птица, расправляющая крылья под кругом ангелов.
– Это пеликан, – говорит Торн. – Древние мифы дефов говорят, что пеликан кормит своих птенцов собственной кровью, выщипывая перья из своей груди.
Даже и не знаю, что на такое ответить, поэтому просто бормочу:
– Вот гадость.
– В самопожертвовании нет ничего гадкого, Виола.
Он запрокидывает голову и смотрит на сводчатый потолок, словно отыскивая там, среди росписей, какое-то решение.
– Можешь поговорить с ней одну минуту.
– С кем?
– С Баббой.
– Мне больше и не надо, – благодарно улыбаюсь я.
Бабба сидит ссутулившись в углу подземной каморки и напевает какую-то мелодию. В каморке горит огонь, пахнет лилиями и дымом, как при нашей прошлой встрече. Я вспоминаю танцующие на виселице тела, и во рту у меня пересыхает от страха.
Бабба поворачивает голову в мою сторону, глаза под навечно опущенными веками двигаются, будто во сне. Уголки безгубого рта кривятся в полуусмешке.
– Виола. Ты… совсем другая.
– Да, вечно голодная и невыспавшаяся.
– Ты стала сильнее. – Бабба протягивает ко мне руки, и я беру её удивительно тёплые ладони в свои. – Где Торн? – спрашивает она.
– Он дал нам одну минуту на разговор.
Бабба смеётся, вздрагивая всем телом, отблески пламени пляшут по её коже.
– Он всегда злится, если что-то не получается. Подойди, дитя моё, встань рядом со мной на колени, – зовёт меня Бабба.
Я опускаюсь на колени, чувствую сквозь комбинезон прохладу каменного пола и склоняю голову. На этот раз я с радостью встречу боль. Пусть боль заглушит чувство вины и раскаяние. Бабба кладёт руки мне на лоб, боль молнией пронзает мне шею и охватывает всё тело. Болит везде. Я пытаюсь вдохнуть, но лёгкие отказываются принимать воздух, горло перекрыто изнутри. Я словно тону, но не в воде. Перед глазами проносится цепочка падающих замертво дефов, полумёртвый безногий брат Уиллоу, гнутый нож с бликами солнечных лучей, загорелые тела на шёлковых простынях.
За секунду до того, как боль соберётся в точку между глазами, я вижу Эша на коленях перед повстанцами и кровь, струйкой сбегающую по его подбородку. «Я думал сердцем», – говорит Эш.
Боль уходит так же быстро, как и пришла.
Я знаю, где мы находимся, даже прежде, чем открываю глаза. Аромат недавно подстриженной травы, весёлый щебет птиц, мягкий стук о траву падающих яблок. Сад. Раньше я не приходила сюда днём, при солнечном свете. Как здесь красиво! Ветер шевелит листья, и по моей коже пробегают причудливые тени. Я задумчиво улыбаюсь сама себе.
