Торн указывает нам на светло-жёлтый ободранный пикап, кузов которого завален оружием. В этом самом грузовичке Уиллоу и Роза ехали с повстанцами на вылазку – ещё одна насмешка канона!
Мы с Нейтом протискиваемся в кузов, обдирая руки о засохшую на полу грязь, и выбираем, куда присесть. В конце концов мы усаживаемся на деревянный выступ и упираемся спиной в металлическую стенку кабины, как сделали Роза и Уиллоу.
– Мама бы тут в обморок грохнулась, – сообщает мне Нейт.
И он прав. Мама всегда требует соблюдения всех правил дорожного движения: в машине – только с ремнём безопасности, все сумки с покупками надёжно закрыты. А то врежемся куда-нибудь – и прилетит кому-нибудь по голове консервной банкой с фасолью. Папа называл эту фобию «Смерть от фасоли», и мама в шутку пинала его за это под столом. Я выбрасываю из головы картинку семейной идиллии. От воспоминаний о недостижимом счастье сжимается сердце.
Мэтью ведёт в «Хаммер» Эша. Эш двигается как обычно, идёт своими ногами. Кажется, обошлось без серьёзных травм. Он смотрит на меня из кузова другого автомобиля через грязное стекло – белое лицо под тёмной шапкой волос. Вот и всё, что я вижу. Ховеркрафты трогаются с места, и Эш исчезает в облаке поднятой пыли.
Саскья запрыгивает на сиденье рядом с Торном, и грузовичок начинает вибрировать. Выглядит наше средство передвижения как обыкновенный автомобиль, но бензин ему не нужен, а потому и шума он почти не производит.
– Работает на водороде, – говорит Нейт. – Хочу такую машинку.
– Мне бы хватило пристяжного ремня, – грустно отвечаю я.
Водитель нажимает на газ, и машина прыгает вперёд. Я едва удерживаюсь на месте, чуть не врезавшись в ящик с патронами. Скорость выравнивается, и мы сидим, прислонившись к кабине и крепко держась за руки. За окном сливаются в длинную вереницу хижины дефов, накрытые серым полиэтиленом. Мне едва видны другие автомобили нашей кавалькады: все они едут, приглушив свет передних фар. Кабина частично укрывает нас от потоков сильного ветра, но глаза всё же слезятся от ветра, а в ушах звенит, и я всё думаю о поджидающих нас опасностях. Чтобы немного успокоиться, дышу глубоко и равномерно – вдох-выдох и снова вдох и выдох.
– Слушай, а эта вылазка – нам туда надо? – спрашивает меня Нейт.
Я не могу взглянуть ему в лицо, невинное и удивлённое, как всегда.
– Это наш единственный выход, – отвечаю я.
– Роза и Уиллоу отправились тогда с повстанцами, только чтобы незаметно улизнуть от них. Они даже не заходили в бордель.
Мимо пролетают серые здания, оконные проёмы и кирпичные стены сливаются в бесконечную полосу.
– Мне пришлось рассказать об этом месте Торну. Другого выхода не было. – На ветру эта фраза отчего-то звучит не так уверенно, как я рассчитывала.
– Почему? Что произошло?
– Долго объяснять. Поверь мне: я старше.
Нейт обиженно вздыхает и вырывает у меня руку.
– Я уже не маленький!
– Нет, маленький.
– Мне скоро пятнадцать!
Ветер пригладил торчащие во все стороны волосы Нейта, и теперь сверху его голова похожа на золотой слиток. Как тяжело нести ответственность за чью-то жизнь! Грузовичок сворачивает за угол, и я падаю на боковую стенку кузова.
– Я должна была рассказать Торну что-то важное. Он угрожал убить Эша.
– А-а! Наша любовная история продолжается. Понятно.
– У Торна был нож. Я сказала то, что первым пришло в голову.
– То есть, чтобы не попасть под нож Торна, ты отправила всех нас под пули сотни гемов.
– По крайней мере дефы из этого заведения жаловаться не станут. – Звучит сварливо, не надо было так с Нейтом.
– Как только повстанцы займут «Скотобойню», мы должны следовать плану – найти канализационный люк и сбежать по трубам. Тогда нас, может, и не пристрелят.
– А как же Кейти?
– Не знаю, – виновато отвечает Нейт.
– Если мы сбежим, её убьют. И… и…
– И что ещё?
– И как же дефы? Гемы так с нами обращались…
– Значит, ты примкнула к повстанцам?
– Я этого не говорила, – мрачно отвечаю я, покусывая нижнюю губу. – Но если мы не можем завершить эту историю как положено, если не можем вернуться домой, давай подумаем, как наладить здесь жизнь. – В голове вертится ещё одна строчка из детского стихотворения: «…ружья, камни и палки – всё есть». Может, я и принесу дефам надежду, даже если меня не повесят в Колизее. Может, революция начнётся как-то по-другому.
Голос Нейта звучит испуганно, и я возвращаюсь с небес на землю.
– Виола, ты что? Даже не говори такого! Конечно, мы попадём домой!
Интересно – как? Как мы туда попадём? Мне хочется крикнуть эти слова Нейту, заставить его понять. Как мы попадём теперь домой? Уиллоу любит Элис, а не меня. За один день этого не изменить! Но если я скажу об этом Нейту, он, чего доброго, расплачется. И я просто смотрю на звёзды, которые неподвижно висят где-то там в вышине, несмотря на ужасный ветер и полёт машин по ночному городу.
– Я соскучился по родителям, – грустно говорит Нейт.
– Я тоже.
– И по еде.
– И по нормальной кровати, – вторю я в ответ.
Нейт вдруг останавливает на мне серьёзный взгляд.
– Виола!
– Что?
– Тебе снятся странные сны?
– Только такие и снятся, – киваю я.
– Нет, я хочу сказать, безумно странные сны, где слышатся голоса и ты знаешь, чьи это голоса.
– Ты слышал голоса родителей?
– Да! – радостно восклицает Нейт. – И они говорят что-то вроде «проснись, Джонатан, проснись. Ты можешь, у тебя получится».
Я снова утвердительно киваю.
– Ещё мне иногда снятся запахи больницы.
Нейт обкусывает заусенцы вокруг ногтей, попадая пальцами по губам, когда грузовик подпрыгивает на кочках.
– А может, это и есть сон? И сейчас мы спим?
Лучше бы Нейт этого не говорил. Эта мысль терзает меня с тех пор, как мы оказались в чужом мире, но у меня не хватает сил её обдумать, и я только пытаюсь не сойти с ума. Глядя на звёзды, я думаю о Земле – о нашей Земле. Неужели наша планета где-то там, среди этих холодных светил?
– Сон… Как будто мы в такой особой коме?
– Примерно.
Наверное, пора рассказать Нейту о попискивании больничных аппаратов, о сказках, которые мне читает во сне папа, о моём красном поясе и кровавой цепи от пуль на теле Розы? И ещё о грязном геме Франкенштейна и о дубликатах. Но от этих мыслей у меня болит голова. Ветер без устали дует мне в лоб и пробирается под одежду, и я решаю отложить этот разговор. Если это сон, то чертовски страшный и странный.
