— Заключить сделку с парнем, который взорвал меня и оставил вот таким? Он на самом верху моего списка людей, которым можно доверять.
— Ладно. Спасибо, что признался.
— Ты довольно спокойно воспринял это.
— Нет. Отнюдь.
Я направляюсь к тени рядом с дверью кладовки, останавливаюсь и поворачиваюсь к Касабяну.
— За нами никто не присмотрит, кроме нас самих. Мы просто букашки на ветровом стекле Бога. Тебе нужно стать серьёзнее и работать вместе со мной над этим, иначе мы оба окажемся в Тартаре.
— Что за хрень в этом Тартаре? Даже в Кодексе ничего не сказано.
— Не знаю, но я уяснил, что всё, что пугает демонов, должно пугать и меня. Нам необходимо ещё поговорить, но мне нужно какое-то время побыть одному, чтобы прояснить голову.
— Мне тоже.
— Кстати, что это было на заднем дворе? Я бы не оставил тебя там.
— Оставил бы.
— Только в том случае, если бы решил, что ты собираешься вечно меня наёбывать. Тогда бы да, но только тогда.
— Повезло мне, что какой-то лох потерял руку.
— Видишь, ты ошибался. Оказывается, это было доброе предзнаменование.
Касабян поспешно разворачивается и нажимает кнопку извлечения на DVD-проигрывателе.
— На сегодня достаточно фильмов про дьявола?
— У меня неожиданно пропало для них настроение. Может, посмотрю «Великое молчание»
[192].
— Посмотри ещё один фильм про дьявола. «Ослеплённый желаниями»
[193]. Оригинал. С Люцифером проще общаться, если представляешь его в дурацком плаще в британской забегаловке.
— Может, так и сделаю.
— Я позже зайду в «Бамбуковый дом». Принести тебе чего-нибудь?
— Буррито. Карнитас. Острые. Не те для старушек, что тебе дают. Много сальсы и зелёного перца.
— Что-нибудь ещё, босс?
— Спасибо, что не нашинковал, когда я рассказал тебе о том, что Мейсон замышляет новый ключ.
— Ты выбрал удачное время. Я собирался попробовать не убивать всех остальных людей в мире, но отложил этот вопрос, так как они пытаются убить меня. Что означает, что ты становишься моим проектом «не убий».
— Повезло мне.
— Повезло нам. Может мы и обречены, но хотя бы не являемся ошмётками в мусорном контейнере.
Я выхожу из тени в коридоре возле квартиры Видока. Видока с Аллегрой. Мне нужно начинать думать о ней именно так. Я люблю старика, но раньше меня беспокоило, что он болтается здесь в одиночестве. Теперь, когда он с Аллегрой, всё по-другому. Не знаю почему. Хотя, знаю. Не хочу, чтобы это место тоже было тем, что разрушил Мейсоном.
Я стучу в дверь квартиры, и отвечает Аллегра. Она смотрит на меня.
— С каких это пор ты стучишься?
— В прошлый раз, когда я был здесь, ты сказала, что я прихожу только тогда, когда нуждаюсь в лекарстве или меня нужно заштопать, поэтому я решил прийти и попробовать вести себя какое-то время как обычный человек.
Она делает шаг назад и шире открывает дверь.
— Входи.
Подходит Видок, вытирая руки о чёрную тряпку, которая, подозреваю, изначально была не такого цвета. Он заключает меня в медвежьи объятия.
— Рад тебя видеть, мой мальчик. И смотри-ка, никакой крови. Нам нужно вино, чтобы отпраздновать.
— Благодарю.
Беря из буфета бутылку вина и бокалы, он говорит:
— Аллегра собиралась тебе звонить. Скажи ему.
Она улыбается мне.
— Эликсир Чашницы готов. Мы закончили его с час назад.
Видок возвращается с бутылкой, протягивает бокалы и наливает все вина.
— Аллегра догадалась. Зачастую, когда те старые ведьмы записывали свои зелья, они пропускали шаг-другой, чтобы сберечь секреты. Мы работали всю ночь, но смесь не становилась однородной. И тут Аллегра интуитивно нашла решение. Ты желаешь сохранить своё тело, так что его мы и добавили в неё. Я нашёл в мусорном ведре одну из твоих окровавленных рубашек, отрезал клочок и бросил туда. В этом весь фокус. Эликсир должен готовиться для каждого индивидуально. И конкретно этот — твой.
Он протягивает мне маленькую старинную аптекарскую бутылочку янтарного цвета. Что-то типа той, которой пользовалась Мэтти Эрп, чтобы прятать от Уайетта
[194] лауданум
[195].
— Спасибо. Я не шучу.
Видок встаёт рядом с Аллегрой, обнимает её и целует в висок.
— Она скоро заменит нас всех. А ты, ты снова станешь самим собой, в рубцах и морщинах, как мошонка Люцифера.
Что можно сказать на это? Я поднимаю свой бокал.
— За яйца дьявола.
Аллегра и Видок поднимают свои.
Он говорит:
— Пу ле бурсе дю диабль
[196].
Мы с Видоком осушаем бокалы. Аллегра вежливо пригубливает из своего и спрашивает:
— Кстати, о дьяволе: это правда, что ты работаешь на него?
Я прикладываю руку к ране, где вошла пуля.
— Похоже на то. Прошлым вечером я спас засранцу жизнь.
Аллегра глядит на меня с видом разочарованной училки, но Видок наклоняется, чтобы получше рассмотреть пулевое отверстие.
— Шёлк Сан-Рафаэль. Ле петит арейни
[197] прекрасно делают свою работу, не так ли?
— Даже не знаю. Мои глаза были закрыты.
Он смеётся и наливает нам ещё вина.
— Я тебя не виню. Они мерзкие маленькие твари.
