— Мама была хуже меня. Она повсюду видела ангелов. Она выискивала их, как другие соседские женщины искали распродажи два-по-цене-одного на складе алкоголя у автострады.
— Ангелы Чарли.
— Забудь. Ангелы Чарли — это три человека, и ни один из них не Чарли.
— Я хотела сказать, что твоя подружка Мейсон — это Чарли Мэнсон, но это слишком снисходительно для него. Он Чарли Гондон.
— Это именно то, кто он есть.
Она целует меня. Я ощущаю вкус сигареты, её губ и языка.
— Когда тебе показалось, что тем вечером ты видел Мейсона, это был не он. Но он продолжает тебя искать. Ты должен найти его первым.
— Я в самом деле с тобой разговариваю?
— Сомневаюсь. Не со всеми этими мёртвыми делами, и всё такое.
— Ага.
— Но это не значит, что я не могу сказать тебе реальные вещи.
— Например?
— Что грядёт что-то плохое.
— Что ты имеешь в виду?
— Что-то очень плохое.
— Она права.
Бриджит сидит в дверях спальни на одном из барных стульев Карлоса и одной из моих старых футболок чистит свой пистолет.
— Грядёт что-то плохое, — говорит она.
— Что ты имеешь в виду?
— Просто помни, кто ты, — говорит Элис.
— О чём нахрен вы обе говорите? Почему все сны и пророчества так чертовски туманны?
— Потому что, тупая задница, если бы что-нибудь из них прямо сказало тебе, что грядёт, ты бы попытался остановить или изменить это. Есть вещи, которые невозможно остановить. Тебе просто нужно пройти через них. По крайней мере, с подсказкой ты сможешь узнать их, когда они произойдут.
— Если меня собьёт автобус, я уж точно это замечу. Но было бы гораздо полезнее, если бы вы сказали мне, когда убраться с дороги.
— Джеймс, ты много просишь, — говорит Бриджит.
— Иногда нужно, чтобы тебя сбили, — говорит Элис. — Это может помешать случиться чему-то ещё худшему.
— Теперь вы обе пытаетесь вывести меня из себя, но это ничего, потому что я ощущаю гораздо меньше вины, чем когда этот сон начался. Спасибо за это.
— До встречи, Чарли.
— Доброу ноц
[223], Сэндмен.
Едва проснувшись, я сбрасываю ногами простыню и скатываюсь с кровати. Я всё ещё голый после долгого душа, который принимал вчера вечером. Касабян пялится на меня со стола, его маленькие ножки зависли над клавиатурой.
— Доброе утро, солнышко.
— Ты чувствуешь какой-то странный запах?
— Нет. Да что с тобой?
Я знаю, что это у меня в голове, но, клянусь, я всё ещё чувствую, что весь провонял Бродячим.
— Ничего. Просто странный сон.
— Ну и хорошо. Оденься. Не хочу, чтобы твои причиндалы пялились на меня, пока я пытаюсь работать.
— Как только я добираюсь до жидкости для зажигалок, вчерашняя одежда сгорает дотла. Я нахожу пару джинсов, брошенных на спинку стула, и одну чистую сложенную футболку в ящике комода. Спасибо богам прачечной за сервис стирки-и-глажки.
— У тебя с прошлого вечера остались донатсы, но кофе остыл.
Смятый пакет с донатсами валяется на полу у изголовья кровати. Я открываю его, достаю один из традиционных и откусываю. Я не ощущаю вкуса. Я боюсь дышать, потому что могу почувствовать запах Бродячего. Иду в ванную, полощу горло и умываюсь холодной водой.
— Ты почти не разговаривал, когда вернулся вчера вечером. Ты не забавный, когда ложишься спать трезвым.
Пулевая рана в боку всё ещё выглядит довольно свежей. Она не болит, но к этому времени должна была уже превратиться в ещё один шрам. Надо будет спросить Аллегру про это. Если она разговаривает со мной.
Сажусь на кровать и доедаю остаток донатса. Теперь я вроде как чувствую его вкус.
— Что случилось вчера вечером? Когда вернулся, ты только ворчал, а затем всю ночь во сне бежал марафон. Снова гоняешься за кроликами, Лесси?
— Есть в Кодексе что-нибудь о Бродячих?
— Полно. А зачем?
— Думаю, я вчера вместе с подругой убил нескольких.
— Вот чем занимаются в Голливуде вместо аэробики? С кем охотился на гробовых жокеев?
— Только что с ней познакомился. Зовут Бриджит Бардо. Она вроде как актриса из Европы.
Касабян с минуту смотрит на меня.
— Ты что, издеваешься? Звезда «Космонавтов Содома» Бриджит Бардо?
— Понятия не имею.
— Ты должен её знать. У неё татуировка в виде ангела, которая начинается на животе, а крылья обнимают её и заходят за спину.
— Я не смотрел на её живот.
— Ох, чувак. Эта сцена с двумя другими цыпочками.
— Я не хочу слышать об этом от тебя.
— Нет, послушай. Все эти цыпочки-космонавтки уходят из космической программы и присоединяются к бродячему цирку. Они все одеты, как клоуны, только вместо носов у них дилдо…
— Тормози прямо сейчас и расскажи мне о Бродячих.
Он пристально глядит на меня. Если бы у него были обычные руки, он бы показал мне средний палец.
— Хотя бы добудь мне её автограф.
— Если пообещаешь не говорить о клоунской ебле, я попрошу её отксерить для тебя свою задницу.
— Думаешь, я могу с ней познакомиться?
— С ума сошёл? Она убивает Бродячих. Что она сделает с тобой?
— Я не зомби.
— Ты нежить. Она решит, что ты новая модель, которую только что изобрёл Люцифер.
— Ты вообще хоть что-то знаешь о зомби?
— Ага. Когда вытаскиваешь их позвоночник, они пахнут, как заброшенная скотобойня.
— Знаешь о позвоночниках. Уже начало есть. Что ещё ты хочешь знать?
— Всё. Но мне не нужна докторская диссертация. Просто дай мне версию для викторины.
— Ладно.
Он смотрит на меня.
— Ты в самом деле собираешься добыть мне её автограф?
— Божусь.
— Забудь. Расскажи мне о тех зомби вчера вечером.
— Они воняли. Они были тупыми. Они пускали слюни, хрюкали и пытались укусить нас.
Он кивает.
— Зеты и Зоты.
— Что?
— Профессиональный жаргон зомби. Они нули. Тупейшие из тупых. Не более чем рот с ногами. То, что большинство людей называют големами.
— Звучит так, что есть что-то ещё, помимо големов.
