Я ощупываю одну стену, затем другую. Это находится между швами, идущими вдоль одного ряда плитки. Стена бесшумно распахивается.
Бриджит воркует.
— Я люблю магию. Ты должен показать мне ещё.
— Думаю, до того, как это закончится, ты ещё насмотришься.
Дверь за нами захлопывается, и мы оказываемся в низком каменном коридоре. Жёлтый свет очерчивает занавес впереди. Я прохожу первым и придерживаю его для Бриджит.
Кабал понимает толк в шике Саб Роза. Это место ещё дерьмовее лачуги Спрингхила. Напоминает дом месяца в «Лучшие дома и монстры». Тёмные каменные стены. Огромный камин с железными подставками для дров размером с парковочные счётчики. Мебель сделана из старого заляпанного красного дерева. Большая часть лака с подлокотников кресел стёрлась, и они покрыты разводами воды, битым стеклом и ожогами от сигарет. Все поверхности комнаты усеяны недоеденной едой и пустыми бутылками из-под спиртного. На стенах висят гобелены с охотничьими партиями и военными сценами. На одном всадники с ятаганами кромсают деревню с женщинами и детьми. Мужчины уже мертвы и брошены в костёр в правом нижнем углу гобелена. Кабал добивался сходства с Владом Цепешом
[249], но в итоге у него получилась обложка альбома «Слэйер»
[250].
Косима — то ли сестра Кабала, то ли жена, то ли и то и другое — проходит через занавес, который тянется по всей длине одной из стен. На занавесе изображено колесо Чёрного Солнца. Древний хардкорный худу, которое, по общему мнению, даёт тёмным мистикам власть над материальным миром. Нацисты обожали колесо Солнца. Конечно, в их случае всё сработало не так хорошо, может, они забыли воткнуть его в розетку или что-то в этом роде.
— Ты не можешь просто войти сюда без приглашения. Кабалу это не понравится. — вещает Косима.
— Мы познакомились на вечеринке у Гействальдов.
— Я знаю, кто ты, и ему всё равно это не понравится.
— Мне не нравится, что пришлось сюда приходить, и ещё меньше, что придётся отсюда выходить, так что можешь сообщить ему, что я здесь, или это сделаю я.
Косима оглядывает Бриджит с ног до головы и возвращается за занавес. Мы идём следом.
Следующая комната похожа на ту, которую мы только что покинули, но мебель гораздо удобнее. Плюшевые диваны, удобные кресла и подушки на полу. По всему помещению в полной отключке валяется дюжина человек, некоторые одеты, другие — нет. Похоже, отрывались по полной. Интересно, что они праздновали?
Кабал выходит из двери, которая выглядит так, будто её стащили из чулана Люцифера. На нём немного похожий на рясу чёрный запятнанный халат до пола. Он выглядит тощим в своих лохмотьях и чище, чем был у Гействальдов, но всё равно пахнет так, словно в качестве лосьона после бриться использует нечистоты. В одной руке он держит полупустую бутылку вина. Кабал улыбается, демонстрируя большие жёлтые зубы, и протягивает руку. Он знает, что я не горю желанием её пожимать. Я уже встречал таких парней. Они все анализируют. Пожму руку? Не разозлюсь ли, когда он отпустит глупую шутку в мой адрес, и не расплачусь ли, когда оскорбит меня? Альфа-самцовая хрень. Но я не могу слишком злиться. Я и сам много раз так делал. Трясу его руку так, словно мы только что купили Манхэттен за горсть M&M и блок «Лаки Страйк».
Кабал приглашает нас вернуться в другую комнату, подальше от его храпящих гостей. Он спотыкается и шатается, стараясь перешагивать через них, и едва не проливает вино на спящего в туфлях для гольфа голого парня.
Кабал указывает рукой на большой стол и опускается в кресло во главе. Мы с Бриджит садимся рядом друг с другом. Он предлагает нам бутылку.
Бриджит протягивает руку, а я качаю головой.
— Чем заслужил честь столь неожиданного, но очаровательного визита?
— Хотел спросить тебя кое о чём.
— Миленько. Люблю двадцать вопросов
[251].
— Можешь перестать прикидываться пьяным. Если бы ты был пьян, я учуял это в твоём поту. Ты всего лишь отхлебнул из бутылки и прополоскал рот, чтобы дыхание пахло вином.
Он подмигивает мне.
— Умный мальчик. Перейдём сразу к делу? Нечего ходить вокруг да около, не так ли, юная леди? Не расслышал ваше имя.
— Бриджит Бардо.
— Конечно. Малышка Ричи. Простите, дорогая. Я знаю вас только по вашей работе и не узнал без члена или двух во рту. Приятно наконец увидеть вас во плоти.
— И вас.
— Не откажетесь удовлетворить моё любопытство, есть в вас хоть капля цыганской крови?
— Не откажусь. И да, есть.
— Я так и думал. Ваш народ играет просто великолепную музыку. Конечно, там, откуда я родом, вас не особо ценили. Скорее всего, всё дело в воровстве.
— Если что-нибудь пропадёт после нашего визита, отправь счёт Саймону, и я позабочусь обо всём.
Он смеётся и делает большой глоток из бутылки.
— Нравится твой нацистский занавес, — говорю я.
Кабал оборачивается в кресле и смотрит на Чёрное Солнце так, словно никогда его прежде не видел.
— А, это. Нужно создавать антураж. Клиенты ждут, чтобы было немножко страшно-страшно, когда обращаются ко мне.
— Так вот почему у тебя на стене висит вырезанная деревня?
— Он переводит взгляд на гобелен.
— К сожалению, нет. Это скорее семейный портрет. Мы не те, кто на лошадях, а те, кто в огне.
У него достаточно сильный магический барьер вокруг мыслей, так что не могу сказать, что это — грустная проклятая история или довольно эффектная ложь.
— Я хотел поговорить с тобой о Бродячих.
Кабал качает головой.
— Это разбивает мне сердце, разочаровывать тебя, но восставшие не входят в сферу моих деловых отношений. Я тружусь на более прозаичной ниве демонов и элементалей.
— Но ты ведь использовал их, не так ли? Возможно, не на регулярной основе, но как насчёт своего рода аренды с правом выкупа?
Он пожимает плечами.
— Как я уже сказал, нужно поддерживать антураж. Когда конкурент или светский выскочка переступает чётко очерченные границы моей сферы влияния, с ним будет решено быстро и настолько кардинальным образом, насколько потребуется, чтобы он послужил наглядным уроком другим со столь же безрассудными наклонностями.
