Кабал бросает на пол последние несколько дюймов горящего червяка и давит голой ногой.
— Мне интересна глубина ваших познаний о наших голодных друзьях. Если бы я знал степень вашего понимания, возможно, смог бы ускорить ваше расследование.
— По доброте душевной?
Он улыбается.
— Чтобы ты отвалил от меня на хер.
Я смотрю ему в глаза. Не похоже, что он лжёт. И он искренне заинтересован услышать, что я скажу.
— Бриджит — эксперт, но она будет рассказывать дольше, а я спешу, так что вот, что мне известно. Есть Бродячие и Лакуны. Одни тупы, как пробка, другие могут обладать разумом домашнего пуделя. Они кусаются, и не остановятся, пока не выдернешь им позвоночник.
Кабал смотрит на Бриджит. Она прочищает горло.
— Я могла бы процитировать тысячелетия традиционных знаний и список анатомических и биологических отличий видов, но для целей нашей миссии Джеймс прав.
Кабал допивает вино и бросает бутылку на пол.
— Вижу, всё же я могу помочь вам, детки, в ваших поисках. Когда я отдам эту безделушку знаний в ваши жадные руки, то буду бесконечно признателен, если вы тихонько выйдете тем же путём, что вошли, и оставите меня моим гостям.
— Замётано.
— У большинства Саб Роза не больше вашего понимания о восставших. Они запоминают несколько ярких фактов и роняют их в разговорах на коктейльных вечеринках, чтобы казаться более интересными, чем они есть на самом деле. Я знаю это, потому что большинство людей считают восставших бинарными видами, но правда состоит в том, что они троичные. Вы упомянули големов, или Бродячих, как вы их называете, и Лакун. Это грозная парочка, но есть также третий вид, известный тем, кто обладает более глубокими познаниями, как Сапиры, а обывателям — как Учёные. Опасность в случае конкретно этого восставшего заключается в том, что зачастую ты не осознаёшь его истинную природу, пока он не сожрёт твои потроха «о-гратен»
[252]. Учёные создают впечатление полностью функциональных членов братства людей. Они могут трепаться, работать, самостоятельно одеваться и обладают, или кажутся обладающими, мыслительной способностью, столь же ясно и опьяняюще, как мы с тобой.
— То есть, Учёный — это Лакуна, который может заказать доставку пиццы. Не понимаю. Почему они такие особенные, что о них никто не знает?
— Первая, самая очевидная причина, это паника. Признание существования вида восставших, невидимых даже для адептов Саб Роза, имело бы неприятные последствия. История человечества усеяна трупами тех, кто был втянут в устроенные толпой панические бойни. Это особенно справедливо в том случае, если человек или люди воспринимаются широкими слоями населения как другие. Согласна, маленькая цыганочка?
— Точно.
— Это была очевидная причина. А другая?
— Сапиры особенные, потому что природа, Бог или какая-то другая сущность решили сделать их такими. Видишь ли, в любой конкретный момент времени в мире их ровно двадцать семь. Ни больше. Ни меньше. Если уничтожен один из них, где-то ещё появляется новый. Тогда на тех из нас, кто, выражаясь твоими словами, в теме, ложится бремя найти его. Это мало чем отличается от того, как буддийские монахи ищут каждое новое воплощение ламы после смерти старого.
— Это всё?
— Ты одна из тех тёмных душ, которых невозможно удовлетворить, да?
Он хочет вступить в полемику. Я лишь улыбаюсь и пожимаю плечами.
— Количество Сапиров, по всей видимости, неслучайно. Если сложить два и семь, получится девять. Девять — святое число. Три раза по три. Троица раз Троица. Я мог бы продолжить, но ты видишь закономерность.
— Что это значит?
— Понятия не имею. И никто не имеет. И это ещё одна причина, по которой существование Сапиров так тщательно держится в тайне. Мы понятия не имеем, как они вписываются в повседневную жизнь этого мира.
— Как знание всего этого поможет нам найти вчерашних Бродячих или того, кто ими управляет?
— Мы заботимся о Сапирах, стратегически рассаживая их по всему земному шару. Если одного из них уничтожают на Суматре, остальные будут оставаться в безопасности, пока мы прочёсываем земной шар в поисках его замены. Три ближайших Сапира находятся в Нью-Йорке и Мехико. Догадываетесь, где третий?
— В Лос-Анджелесе, — отвечает Бриджит.
— Белиссима. Уверяю вас, эти двадцать семь городов были выбраны не как попало. Каждый представляет собой магический перекрёсток. Каждый — место силы, а Лос-Анджелес явно активное.
— Думаешь, если мы найдём этого Учёного, он нам поможет?
— Если захочет.
— Как нам заставить его захотеть?
Кабал ухмыляется, как скверный мальчишка.
— Дайте ему то, что он хочет. Чего хотят все восставшие.
— Грёбаный шутник.
— Я не говорю тебе выпотрошить какую-нибудь несчастную душу. Ступай на скотобойню. Ступай к буше
[253]. Они жаждут просто свежей плоти. Люди, конечно, более предпочтительная плата, но свинья довольно близка к человеческой плоти.
— Как нам найти этого Учёного? — спрашивает Бриджит.
— Позвоните по номеру на том клочке бумажки, что я вам дал.
— Ты сказал, что это номер Регины в Мумбаи.
— Я солгал.
— А где Регина?
— Ну, она определённо не прикована цепями в моём подвале. Это было бы неправильно с моей стороны. Тем не менее, Регина склонна вызывать желание запереть её где-нибудь глубоко в темноте с более чем излишним количеством пауков.
Я смотрю на Бриджит. Она качает головой. Я снова смотрю на Кабала.
— Если ты посылаешь нас в западню, это не сработает. А даже если и сработает, то, что я буду мёртв, вовсе не означает, что не смогу добраться до тебя.
— Я прекрасно осведомлён о твоей репутации, Сэндмен Слим. Телефонный номер настоящий, и не ведёт ни в какую известную мне ловушку. Ты скоро захочешь позвонить. Если кто и может указать тебе направление на истинный север, так это Джонни Сандерс
[254].
— Певец?
— Нет. Зомби, тупица. Джонни Сандерс и есть ваш Учёный.
— Няньки Джонни всё объяснят. — Он устало машет на меня рукой.
Если Кабал лжёт, то заслуживает плюшевого мишку с верхней полки и приза тотализатора «Паблишерс Клиринг Хаус»
[255]. Мне доводилось слышать наглую ложь мирового класса, да и самому несколько раз озвучивать, но этот парень способен сделать из говна конфетку.
