Касабян глядит на меня, перепуганный до усрачки. Голова оленя в свете фар. Он молчит, кажется, целую минуту.
— Прости, парень. Я перешёл черту.
Я достаю сигарету оттуда, куда засунул её за ухо, и закуриваю. Делаю пару затяжек. Касабян по-прежнему не сводит с меня глаз. Я подхожу и протягиваю сигарету фильтром к нему. Он секунду не двигается, а затем осторожно затягивается.
— Спасибо.
— Ага.
Мы докуриваем в тишине.
Я беру из холодильника пиво, даю одну бутылку ему, а другую захватываю с собой в кровать.
С чего я сорвался? Я не слышал имени Элис вслух с тех пор, как отправил Мейсона в Даунтаун. Я стараюсь не думать о ней каждый раз, когда закрываю глаза или принимаю решение. Ведь не думать о ней — это то же самое, что отпустить её?
— Скажи мне кое-что. Когда ты ранее излагал Зомби 101
[259], почему не рассказал мне об Учёных? — Спрашиваю я.
— Что за Учёные?
Я смотрю на него. Он не лжёт.
— Просто слышал кое-что. Может быть ложный след, а может, и нет. Будешь в Кодексе, смотри в оба, нет ли чего об Учёных или Сапирах.
— Конечно. Между тем, мне кажется, что я знаю кое-что, что заставит тебя почувствовать себя лучше.
— И что же это?
— Что бы ты ни сказал Люциферу в студии, это бутылочной ракетой выстрелило ему в задницу. Он весь день посылал меня в Кодекс. Просматривая разделы, о существовании которых я даже не подозревал. Копаясь в сносках, дневниках и комментариях. Некоторые из записей очень старые. Старые, словно с начала времён. Некоторые из них написаны ангельским алфавитом, которого, держу пари, даже Мейсон никогда не видел. Думаю, это может быть самый первый алфавит. Изначальный. Первые записи на первом языке во Вселенной.
— Аллилуйя. Когда всё кончится, куплю херувимам приватный танец. Но прямо сейчас я по уши увяз в коротких фактах из печенек с предсказаниями и не знаю, как собрать их воедино.
— Есть кое-что. Большой босс велел мне устроить в отношение тебя разгрузку мозга
[260] и увидел тот твой рисунок твари с пряжки для ремня. Знаешь, что произошло?
— Он заказал такую же в телемагазине?
— Он до усрачки перепугался. Так сильно, что я это почувствовал. В том смысле, что у нас должна быть односторонняя система связи. Я отправляю, он принимает. Но когда он увидел тот рисунок, отдача от его мозга прошла по всему каналу обратно ко мне.
— Так что это такое?
— Пока не знаю. Надпись по краям больше смахивает на тот древний ангельский алфавит. Я пока не могу её прочесть, но разберусь.
— Что бы это ни было, это значит, что Люцифер знает, что я знаю об этой пряжке.
— Да, но я могу утаивать от него информацию. Он знает лишь то, что ты видел это изображение. Он не знает, что ты вживую видел это штуковину или знаешь, где она. На твоём месте я бы пошевелил задницей и раздобыл её. Чем бы она ни была, эта пряжка достаточно необычная, чтобы напугать Люцифера, и определённо связана с зетами.
— Как только допью пиво.
— Конечно. Конец света может подождать.
Нет, боюсь, что не может. Допивая последние остатки пива, я с бутылкой в руке прохожу сквозь тень в заколоченный кинотеатр. Внутри царит мёртвая тьма. Должно быть, владельцы постарались изо всех сил, запечатывая это место после визита копов. Остаётся надеяться, что они не делали уборку. Я швыряю бутылку в стену и жду звона. Но не дожидаюсь. Только глухой стук, когда она ударяется во что-то мягкое. Я достаю зажигалку Мейсона и щёлкаю.
Внезапно пиво пытается вернуться мне в горло. Это не похоже на позыв к рвоте. Скорее, это выглядит так, будто пиво умнее меня и хочет смыться, оставив мою тупую задницу там, где она стоит.
Бутылка не разбилась, потому что не попала в стену. Она не попала в стену, потому что попала в зета. Или Лакуна. Я не совсем могу отличить, но это было бы отличное место получше узнать о них, потому что тут около сотни Бродячих, сбившихся в кучу примерно в шести метрах от меня.
Я отшатываюсь обратно в тень, когда понимаю, что в этом нет нужды. Никто из этих шаркунов даже не смотрит в мою сторону. Даже тот, в которого я попал бутылкой. Они просто стоят большим кругом между сидений. Некоторые тихо стонут, но не похоже, что это имеет какое-то отношение ко мне. Они все глядят вниз в одно и то же место на полу. Думаю, я знаю, на что они смотрят.
Пистолет с наацем не сильно мне помогут в этой тесноте, а я на всякий случай не хочу пользоваться никаким худу, так как есть шанс нарушить гипнотическое влияние пряжки на эти мясные палочки. Что мне действительно нужно, это примерно пятьдесят килограммов C4, но, должно быть, я оставил их в другом пальто. Я достаю чёрный клинок. Будет сложно им орудовать, но это лучше, чем ничего. Если пряжка ремня находится в центре этой толпы, чтобы достать её, нож мне придётся убрать. Но до тех пор, пока не буду уверен, я остаюсь готовым резать вдоль и поперёк.
Я приближаюсь к толпе на пару шагов. Это разношёрстная компания. Некоторые умерли совсем недавно. Они похожи на не спавших ночь-другую обычных гражданских. Другие — не более чем хрящи и кости в гнилых лохмотьях. Многие из более старых безглазые, так что привести их сюда могло лишь очень могущественное худу.
Сейчас я прямо позади них. Я мог бы коснуться стоящего передо мной, не вытягивая руки. На нём шорты, сандалии и оранжевая футболка «У меня и в мыслях нет, что ты так же пьян, как я».
Я приставляю нож к основанию его шеи. Если он хотя бы дёрнется, я могу отрезать ему голову и накромсать его соседей в количестве, достаточном для того, чтобы остальные спотыкались о них, когда двинутся ко мне. Но мне ничего не приходится делать.
Я медленно и неуклонно проталкиваюсь между вонючими мертвецами, медленно пробираясь к центру зала. Я держу нож наготове, но никто из них не проявляет ко мне ни малейшего интереса. Они все загипнотизированы тем, что лежит на полу.
Кажется, требуется целая неделя, чтобы добраться туда, куда все они смотрят. И вот она, покоится на алтаре из битого стекла и раздавленных банок из-под солодового ликёра Мики. Элеонорина пряжка для ремня.
Прости, Элеонора, что когда-то сомневался в тебе. Мне следовало догадаться, что тот трюк на публике с огнемётом и безумная пробежка домой в кинотеатр были не случайны. Ты хотела, чтобы тебя поймали. Ты хотела, чтобы кто-нибудь нашёл тебя и то, что ты украла, и убил тебя за это, чтобы Мамочка и остальные Саб Роза узнали, что ты наделала, и что с тобой случилось. Слишком много боли для ребёнка, чтобы таскать её с собой. Поэтому я не против, что ты так сильно поджарила мне руку. Я знаю, каково это, когда хочется спалить весь мир. Прости, что я не понял этого раньше, но, как бы то ни было, теперь я здесь, и если в ближайшие несколько минут не угожу в чизбургер, то заберу твою пряжку и что-нибудь с ней сделаю. Если же меня всё-таки сожрут, ну, куплю тебе в аду Хэппи Мил
[261].
