Здешние капо превосходили жестокостью даже дахауских коллег, и когда весь лагерь выводился на бункерхалле, заключённые евреи оставались в лагере во всевластье звероподобных капо. Всё, что убогая фантазия человеко-ублюдков была способна измыслить для издевательства над «гарантированными смертниками», притом интеллектуально развитыми, культурными людьми, всё практиковалось в Аллахе ежедневно, пока объект истязаний не перекочёвывал из гетто в ревир. Отсюда труп или полутруп направлялся в Дахау.
На рассвете, после обычной порции эрзац-кофе, заключённых нееврейской национальности уводили на бункерхалле. Ни один человек из тех немногих живых, кто ещё может свидетельствовать не на библейском Страшном суде, а на любом юридическом разбирательстве фашистских порядков в Аллахе, не забудет упомянуть это шествие на работу!
К объекту вела специально выстроенная дорога. Каждый метр её – документальная судебная повесть, драма, кровавая быль. Дорога на всём её трёхкилометровом протяжении ограждена сетчатым забором. И его, разумеется, построили руки заключённых. Вдоль забора – предзонники из колючей проволоки. Сюда, в эту сетчатую зону, как в цирке при показе львов, загоняли узников, а «укротители» с автоматами шагали снаружи.
Вот так, в сетчатых рамках двигалось шествие измождённых призраков по дороге в преисподнюю. За сетками – псы, дубины, винтовки, плети, морды. Они провожают до ворот рабочей площадки. Здесь узников принимают другие морды, с другими автоматами и плетьми. И начинаются работы – двенадцать часов каторжного труда. При построении назад считают пятёрками при выходе, опять считают при входе, путаются, ошибаются, начинают пересчитывать сызнова, а две-три тысячи понурых молча ждут…
И никому несдобровать бы из узников на каторжном труде, всех бы довели до изнеможения и потери сил, если бы не выручали… воздушные тревоги.
Сперва подавался фораларм
[67], предупредительный сигнал. Тогда бросали кирки и лопаты, заключённых снимали с объектов и уводили либо в готовые участки самой бункерхалле, либо в траншеи и щели. Делалось это не для сбережения людей, а для спасения шкур конвоя и для затруднения дешифровки объекта на аэроснимках. Авиация, впрочем, не бомбила объект, но тревоги давали передышку от каторжного труда.
Само время, казалось, прекратило своё течение. Вячеслав, например, не мог судить, сколько дней, однообразных недель или месяцев прошло с прибытия в страшный Аллах. Утратив представление об истёкшем времени, друзья втроём высчитали, что уже кончается июль, когда по лагерю вновь поползли тёмные слухи о предстоящей переброске куда-то далеко. В неволе такие слухи редко бывают ложными: ведь где-то уже пишутся карточки, готовится конвой… Слухи тревожат, мучают – возникает страх разлучиться с друзьями, потерять последние мелочи, фотографии близких, каким-нибудь чудом сохранённые от прошлых дней, погибнуть от дорожных мучений… И тут разные люди применяют разную тактику в ожидании событий. Одни считают правильным «плыть по течению», не пытаются влиять на ход событий. Другие стараются проявить какую-то инициативу, активность, ведут «разведку», что-то предпринимают, планируют и комбинируют. Трудно сказать, чья тактика вернее. Один пленный товарищ Вячеслава выразил эту «активную» тактику следующим стихотворными строками:
Не спасёшься от доли кровавой,
Что земным предназначила твердь.
Но молчи: несравненное право —
Самому выбирать свою смерть.
Итак, Вячеславу и его друзьям предоставлялось это несравненное право, потому что по лагерю ходили определённые слухи, что в этап требуются разные специалисты: станочники, токари, фрезеровщики и шлифовальщики, электрики, монтажники, строители. И когда началась проверка узников по специальностям, Иванов, Кириллов и Терентьев сговорились назваться электриками, чтобы не разлучиться.
И вот Вячеслав стоит у стола. Идёт отбор на этап. Тысячу или две тысячи узников должны увезти, остальных оставить здесь, на бункерхалле.
За столом эсэсовец.
– Специальность имеешь?
– Электрик.
– Какой электрик, чёртова свинья? Что умеешь?
– Электромонтёр.
– Следующий! – и карточка Вячеслава полетела в груду отложенных на этап.
Тот же опрос прошли и Терентьев с Кирилловым, но случилась непредвиденная беда! «Электрика» Вячеслава назначили в этап, а двух других «электриков»… задержали в Аллахе! Осталось только с запозданием проклясть собственную инициативу!
Среди пятисот совершенно чужих и незнакомых людей Вячеслав очутился перед воротами Аллаха. Последний прощальный взмах рукой друзьям, – их даже трудно отличить в «полосатой» толпе провожающих – и крытые грузовики увозят этап, вернее, первую партию этапа, в Мюнхен. Как горька разлука! Как не хватает рядом друзей: ведь никто из соседей не знает даже слова по-русски!
Мюнхенский вокзал уже находился под угрозой воздушных атак, поэтому этапников очень быстро рассадили по пассажирским вагонам специального эшелона. Вячеслав успел заметить в голове, середине и хвосте поезда маленькие пулемётные вышки и сильные фонари. Двери захлопнулись, автоматчики стали по местам, – один на два купе – и поезд побыстрее спровадили со станции.
Опять за вагонным окном Германия. Ехали через Штутгарт и Карлсруэ, и сам конвой намекнул, что везут во Францию. Куда именно, зачем – никто не знал.
Подъезжая к Страсбургу, увидели грандиозные фортификационные сооружения линий Зигфрида и Мажино. Местность вдоль этих знаменитых линий, тянущихся параллельно друг другу, очень красива. Холмы, сады, леса, водоёмы. Никаких разрушений заметить было невозможно. Немцы обошли их на флангах, получили «целенькими» и теперь содержали в идиллической опрятности, напоказ.
В маленьких немецких городках с островерхими крышами население узнавало, что везут заключённых из Дахау, и женщины стали буквально осаждать эшелон. Приносили прямо к поезду корзины фруктов и умоляли конвой позволить угостить узников. Нехотя конвой позволял, оставляя львиную долю себе, но и Вячеславу впервые довелось попробовать превосходных немецких яблок, почти что прямо с дерева. На какой-то маленькой станции конвой приоткрыл окна в вагонах, и в эти открытые окна сразу полетели фрукты, платки, хлеб. Из окон «полосатые» люди кланялись и благодарили женщин на десятках языков. Женщины восклицали: «О, французе, о!» – и кидали яблоки, потом слышалось: «Итальино, о, итальино!» – и снова летел в окна фруктовый град. Вячеслав показал себе на грудь и крикнул: «Рус, их рус!»
[68] – и ему тоже адресовали летучий подарок – чудесное розовое яблоко. Вряд ли Геббельс остался бы доволен этой встречей интернационального эшелона каторжников! Вскоре такое «братание» запретили, но дары продолжались на всех станциях.
После Страсбурга снова ехали мимо укреплений французской линии Мажино, вдоль живописного канала Рона – Рейн, уже по французской территории. Здесь поезд шёл очень быстро, конвой не допускал ни подарков, ни открытых окон. Поразили своей ласковой красотой пейзажи Эльзас-Лотарингии, с плавными долинами и холмами Вогезов. С какой тоской глядели на эти горы Северной Франции узники-французы!
