Паньково – обыкновенное село на Орловщине, в нескольких десятках километров северо-восточнее Новосиля. Невзирая на войну и близость переднего края, паньковская природа добросовестно блюла тургеневские традиции. Вечерами в прудах и болотцах надрывались лягушки, и лётчики даже научились распознавать, что одни вопят: И-р-р-о-д, И-р-р-о-д, И-р-р-о-д, а другие насмешливо хохочут: ке-ке-ке-ке!
Оглушительно благоухала ночами сирень, и раскатывались трелями соловьи. Лётчики ворочались с боку на бок на своих нарах, проклиная лягушек, соловьёв и сирень, а больше всех – неумолимого начальника соседнего медсанбата. Этот бессердечный начальник столь ревниво оберегал вечерний отдых и ночной покой вверенного ему личного состава, что ни медсестра, ни нянечка, ни фельдшерица не смели даже носа показать в расположение соседей-лётчиков. Не помогали ни попытки организовать самодеятельность, ни приглашения на танцы под баян и гитару. Баян изнемогал, гитара млела, а гостьи не приходили. Их не пускал начальник!
Вячеслав считал себя персонально обиженным суровым главврачом. Фельдшерица Катя, стройная девушка с пепельными локонами, падавшими на узенькие «медицинские» погоны, уже не раз улыбалась ему приветливее, чем прочим соседям-лётчикам, и однажды удостоила его просьбы сорвать ей веточку сирени. Благосклонно приняла она из рук Вячеслава небольшую рощу сирени и отцветающей черёмухи. Под надёжным прикрытием этого могучего букета Вячеслав и Катя посидели на завалинке перед школой, мирно беседуя, вполне уверенные, что их дуэт не просматривается, по военному выражению, из медсанбатских окон. Катя призналась, что, слушая соловьёв, она вспоминает «одного хорошего мальчика» из её родного Курска, а Вячеслав показал карточку, летавшую с ним на приборной доске Ла-5. Карточка изображала жену и годовалую дочку пилота. Увидев карточку, Катя почему-то вздохнула и пошла на дежурство, унося охапку цветов подмышкой, наподобие веников.
Результат роскошного ботанического подарка был неожиданным для Вячеслава: сиренью, расставленной по всему медсанбату в банках от свиной тушёнки, ещё долго наслаждались выздоравливающие, а самой фельдшерице пришлось выдержать пренеприятнейший разговор с начальством. «Скидок на войну не допускаю!» – категорически заявил главврач и пригрозил списанием в другую часть, если встречи и букеты не прекратятся.
Этот финал терзал сердце Вячеслава. Он же вовсе не собирался обмануть Катю, закрутить скоротечный «полевой» роман. Просто он… как-то очень радовался, когда видел Катю, ему не хватало ободряющей Катиной улыбки и милой шутки. И было страшно обидно, что у таких девушек могут встречаться столь чёрствые и жестокие начальники!
…После удачного разведывательного полёта Вячеслава отправили «домой», в школу, с заданием «выспаться с комфортом». Остальные пилоты дежурили у самолётов, спрятанных в капонирах на лесной опушке. Лётчиков не хватало: капитан Числов, командир эскадрильи, улетел в Горький с группой перегонщиков за новыми «Лавочкиными» для полка. Старший лейтенант Запорощенко, подбитый в бою, на посадке врезался в развалину дома и в тяжёлом состоянии лежал в госпитале. Несколько самолётов получили серьёзные повреждения и спешно восстанавливались. Эскадрилью временно принял капитан Почечуев, известный тем, что именно он, первым на новом орловском участке, открыл боевой счёт эскадрильи: сбил «раму» – «Фокке-Вульф-198».
У противника с каждым днём прибавлялось авиации. Фашистские самолёты то и дело штурмовали, бомбили, разведывали наши позиции и тылы. Они ожесточённо атаковали хомутовский аэродром, где базировался полк штурмовой авиации. Чувствовалась подготовка огромной битвы. Лётчики третьей эскадрильи делали в день по три-четыре боевых вылета.
Вячеслав не проспал и двух часов, как с позиции прибежал за ним «технарь».
– Быстрей, быстрей, командир, боевая тревога! Капитан не велел тебя будить, я сам… Чтобы ты потом не ругался!
В пустом классе стояла вялая послеобеденная жара, мухи бились между оконным стеклом и плащ-палаткой, повешенной над окном для светомаскировки. Вдали глухо погромыхивало – не то гроза, не то артиллерия.
Истребители получили приказ вылететь на сопровождение полка штурмовиков Ил-2. Они взлетали с хомутовского аэродрома, накануне атакованного и уже восстановленного.
Лесочком Вячеслав добежал до своей машины с цифрой 16 на хвосте, когда уходила в воздух последняя пара. Парашют валялся под сосной – на нём, вместо подушки, видимо, только что спал техник. Быстрее! Парашют уже пристёгнут, брошен в чашку сиденья, поясной ремень охватил талию (плечевых Вячеслав не признавал)… Мотор зарокотал, техник помогает вырулить на лётное поле. В шлемофоне голос Почечуева:
– Я Верба-три, я Верба-три, шестнадцатый, пристраивайся!
Уже через несколько минут истребители присоединились к Илам, шедшим штурмовать вражеские резервы и технику, укрытую в лесу. Операция Илов была настолько внезапной, что немецкие истребители не смогли помешать штурмовке.
Работу Илов истребители наблюдали сверху, со «второго яруса», и это было потрясающим зрелищем! В несколько минут весь лес был буквально вывернут вверх корнями. Казалось, что и сама земля, вздыбленная бомбами, занялась багровым пламенем. На этом перепаханном пожарище кое-где виднелись расщеплённые, лишённые листвы древесные стволы, взорванные блиндажи, горящие танки, перевёрнутые орудия. Чёрные хлопья копоти летели от кипящей солярки: она чадила и растекалась огненными ручьями.
Отбомбившись, штурмовики методично обработали площадь пожарища пулемётами и пушечным огнём, будто прострочили и простегали ватное одеяло, затем сфотографировали «готовый» объект и повернули назад, в своё Хомутово. Миновали передний край, готовились к посадке. У самолётов сопровождения горючего оставалось в обрез. И тут Вячеслав услыхал в шлемофоне взволнованный голос поста наведения:
– Верба-три, Верба-три, я Тереза! За вами – «мессера сто девятые», «рихтгофены», «рихтгофены»…
Воздушная дивизия Рихтгофена, только что переброшенная на орловский плацдарм, была известна воздушным пиратством на многих фронтах. Её асы применяли в воздухе хитрые и коварные приёмы. Сейчас они уверенно гнались за лёгкой добычей: по их расчёту, штурмовики шли на посадку без прикрытия.
– Верба-три, Верба-три, я Почечуев. Приказываю: разворот навстречу «мессерам». Атаковать противника в лоб!
– Верба-три, Верба-три, держитесь, – передавал пост наблюдения. – К вам идут ещё «маленькие», вам идёт помощь… Держитесь!
Штурмовики уже заходили на посадку, когда десятка немецких истребителей Ме-109 устремилась на них в атаку. Но не тут-то было! Неожиданно для фашистов шестёрка истребителей Ла-5 ринулась им в лоб.
Уклонившись от этой встречи, фашистская десятка разбилась на звенья. Расчёт их был правильным: восемь «мессеров» должны сковать шестёрку русских, а два аса сожгут и уничтожат садящиеся Илы. Добыча не могла уйти из рук – Илы обречены!
Но произошло нечто непредвиденное для фашистов. Штурмовики набрали скорость и не пошли на посадку. Они образовали небывалый «хоровод», ставши в хвост друг другу на высоте полутораста метров над своим полем. И пока это колесо медленно и неторопливо крутилось над аэродромом, стрелки на штурмовиках били по «мессерам» из хвостовых пулемётов, но отогнать их, конечно, не смогли.
