Окинос невольно хмыкает.
Поликсена хихикает так, как могут хихикать только смущенные девчонки, но отнюдь не суровые мужчины.
– Какой проворный мальчишка! – одобрительно мурлычет Дианта, взглядом знатока меряя стройную фигуру Чаритона, и сладко улыбается юному красавчику.
Однако все его внимание поглощено девушкой, которую он держит в объятиях, и гетера тяжко вздыхает: «Прошло твое время, голубушка моя Дианта! Эрос любит молодых!»
Коринф, асклепион
Все те несколько мгновений, пока Никарета двигалась под водой к берегу, сдерживая яростное желание вздохнуть, потому что это значило – захлебнуться и умереть, девушке чудилось, будто ей снится это – и снится вся минувшая жизнь, такая короткая и такая нелегкая.
Видения сменяли одно другое с невероятной быстротой. Вот она – девочка, плавает в Скамандре, ныряет в тихих заводях за корневищами водяных нофар
[71], стебли которых, вымочив в воде и высушив, перемалывали на муку. Бывало, что пшеница на полях плохо родила, а Мназон в своей лавке так поднимал цены, что многодетной Таузе было не под силу купить даже горсть муки. И Никарете приходилось снова и снова нырять за толстыми, мясистыми стеблями нофар, чтобы матери было из чего испечь лепешки для детей.
Вот она, уже молоденькая девушка на выданье, плетет сандалии из тонких полосок кожи, прикрепляя к ним обточенные камни, которые выносят на берег волны Скамандра. Однажды к ней приходит жена Мназона – низенькая, с глазами навыкате – в сопровождении сына, надменного и невзрачного Влазиса, – а потом Никарету сватают за него, и Тауза рыдает от счастья, что так удачно пристроила старшую дочь.
Вот Никарета стоит на берегу Скамандра, дрожа от страха и непонятных предчувствий… вот голос Афродиты ободряет ее… а потом утешает и помогает подняться после той ночи – самой страшной ночи в ее жизни! – когда гермафродитосы убили Аргироса, а Никарета была безжалостно изнасилована бывшим женихом и его отцом.
С тех пор миновал почти год.
Тогда она дала себе слово не оглядываться, никогда не оглядываться на прошлое и с тех пор пыталась следовать этому обещанию изо всех сил, что бы с ней ни приключалось. А приключалось многое…
Никарета знала, что Коринф, куда ей непременно нужно попасть, лежит где-то за морем, поэтому она стремилась к берегу моря. Дотащилась туда, чуть живая от голода и усталости, – и попалась финикийским пиратам, которые охотились на троадских женщин и продавали их в разных городах Эллады – кого в портовые притоны, кого в домашние рабыни. Вот и сейчас галера была уже полна визжащим и рыдающим «грузом». Пираты не навалились на Никарету всем скопом и не изнасиловали лишь потому, что слишком уж она была угрюма, измучена, а потому очень подурнела. Среди прочих пленниц можно было найти женщин покрасивей и поздоровей!
Гораздо больше самой Никареты пиратов привлекал ее заветный поясок. Первым делом они пытались снять его, но вскоре поняли, что проще разрубить девушку пополам, чем пытаться разрезать этот поясок. И разрубили бы, пожалуй… однако, на счастье Никареты, среди пиратов оказался один не вовсе уж пропащий злодей, матерью которого была храмовая служительница Астарты. Он принялся уверять, что этот поясок – не иначе, подарок Афродиты (в Финикии ее зовут Астартой, да и в некоторых местностях Эллады до сих пор сохранилось это древнее имя богини), и на всякого, кто покусится на женщину, удостоенную такого дара, падет страшное проклятье богини, начисто лишающее нечестивца мужской силы.
Кто поверил заступнику Никареты, кто не слишком, однако финикийцы – народ, Астарту весьма почитающий, а уж о том, что во всех ее храмах процветает священная порния
[72], угодная богам, знает каждый, и каждый, конечно, услугами этих жриц Астарты пользовался. В Финикии они священны, ну и Никарету решили считать если не священной особой, то угодной богине и охраняемой ею. Девушку вполне могли бы отправить восвояси, однако вся эта история приключилась, когда корабль был уже в открытом море. Бросать Никарету в волны, понятно, не стали, довезли до берегов Эллады, а там отпустили на свободу.
Однако среди этих финикийцев оказался один человек из фракийского племени бессов. Там, во Фракии, народ живет по большей части кощунственный! Почитают бессы рогатого бога-пьяницу и охальника Сабазия, который сношался с собственной матерью, да ночную охотницу Вендис
[73], а богини любви у них и в помине нет. Потому человек этот и не чтил ни Афродиту, ни Астарту. Он перевозил на финикийском корабле свой собственный товар, своих собственных рабов, которых намеревался выгодно продать в эллинских городах. Высадившись в Пирее, он снова захватил только что освобожденную Никарету, которая растерялась в шумном порту, не зная, куда ей податься, и выставил вместе со всеми своими рабами на рынке в Афинах. Тут ее и купила Зенэйс, прельстившись ее роскошными золотисто-рыжими волосами.
А вскоре Никаретой пленился Харизий…
Эта внезапная любовь воскресила сердце Никареты, разорванное гибелью Аргироса, и вернула ей чувство собственного достоинства, которое было растоптано Влазисом и Мназоном. О нет, она не любила своего великодушного хозяина, однако отогревалась в его объятиях с таким наслаждением и благодарностью, которые вполне могут заменить измученной женщине любовь. Конечно, тихие, нежные ласки Харизия не могли сравниться с безумной страстностью Аргироса, однако Никарете было настолько уютно и спокойно в окружении этой ласки и нежности, что она заставила себя забыть своего первого возлюбленного: слишком мучительны были воспоминания, Никарета уже устала плакать от них! Однако она никогда не забывала о завете Афродиты и, когда Харизий пообещал отпустить ее на волю, дала себе слово непременно отправиться в Коринф. Хотя – кто знает! – возможно, окончательно разнежившись в объятиях этого влюбленного мужчины, который прилежно обогащал ее живую память прекрасной поэзией и волнующими рассуждениями о бытии и небытии, Никарета со временем забыла бы и о Коринфе, как забыла об Аргиросе…
И вдруг странное наваждение, заставившее ее сломя голову бежать в Пирей к Яннису – неведомому ей прежде Яннису! – вернуло ей память, вернуло все прежние чувства и воспоминания, и попытка найти забвение в объятиях Харизия показалась чуть ли не преступной. Никарета не понимала, откуда взялось это наваждение, но гораздо больше она тревожилась: простит ли ее Афродита за то полусонное оцепенение души, в которое она была погружена?!
Наверное, богиня все же простила, ведь Никарете удалось – с ее помощью, конечно же! – спастись и от похотливых мореходов на галере Янниса, и от злобного Драконта Главка, который вознамерился принести ее в жертву какому-то ужасному терасу – чудовищу с Акрокоринфа, и от свирепого Мавсания, а потом, когда она кое-как, почти в беспамятстве, выбралась на берег и нашла в себе силы укрыться в одной из рощиц, окружающих Лехейскую бухту, не понимая, жива она или уже умерла, богиня послала к ней каких-то необыкновенно добрых людей, которые так заботились о Никарете, словно она была им не чужой, совершенно незнакомой, случайно найденной бродяжкой, а родной сестрой, жизнь и здоровье которой были для них так же важны и даже священны, как их собственные жизни и здоровье.
