Эта оксфордская философия 40-ых и 50-ых годов выработала некоторые ценные прозрения, которые я до сих пор считаю истинными. Пожалуй, наиболее важное и обширное из этих прозрений заключалось в том, что мы должны постоянно и уверенно идти к тому, чтобы понимать, каким образом вся философия (в той степени, в которой философия является понятийным исследованием) должна быть связана с правильным словоупотреблением. У нас не может быть доступа к понятиям, кроме как посредством изучения лингвистических традиций, и, следовательно, использования тех слов, через которые эти понятия выражаются. Это прозрение напоминает мне о библеистах, которых я упоминал ранее (их приводил в пример мой отец) и которые изучают некоторые специфические понятия Ветхого Завета посредством сбора и изучения (отыскивая как можно больше различных контекстов) всех доступных примеров употребления соответствующего слова на иврите.
Такая же, как и те минувшие дни (стремительная и важная для развития моего собственного философского направления), эта «новая философия» не была столь новой и исключительно точной, какой её иногда изображали. Революция была сосредоточена на понятийной грамматике, использовании понятий в обыденном языке, исследовании, которое помогло бы устранить многие из очевидных проблем в философии. Одна из этих проблем заключалась в том, можем ли мы обрести познание через знакомство с «внешним» (логически доступным) миром. Эта проблема впервые была сформулирована Декартом в семнадцатом веке и в дальнейшем, вне всякого сомнения, признавалась большинством его известных последователей, среди которых были Локк, Беркли, Юм и Кант. Эта «новая философия», однако, отклонила данную проблему картезианского
[31] скептицизма, отвергнув её отправную точку: мнение о том, что человеческий индивид является бестелесной сущностью, которая обладает лишь личным опытом. Подобное представление было несовместимо с принятием в нашей правильной речевой деятельности точки зрения о том, что посредством знакомства мы познаём как физический мир, так и других людей. Но, как я уже сказал, это не было чем-то абсолютно новым; Платон, который написал «Теэтет», и Аристотель, автор «Никомаховой этики», чувствовали бы себя совсем как дома на семинарах, которые проводили Райл и Остин.
РАЗВИТИЕ ФИЛОСОФИИ
Перед тем как покинуть Оксфорд, я предоставил издательству материалы для первого выпуска сборника под названием «Логика и язык». Вскоре последовал второй выпуск. Обе книжки были отредактированы и дополнены моим кратким введением: первая – в 1951 году и вторая – в 1953 году. Итак, вскоре после вступления в должность лектора в Абердинском университете, я оказался в роли неназначенного, но, тем не менее, признанного представителя «оксфордской лингвистической философии» в Шотландии. Когда Шотландский философский клуб, состоящий из тех, кто преподавал философию в Шотландии, выпустил новый журнал под названием «The Philosophical Quarterly», один из его первых выпусков содержал нападки в сторону этой оксфордской школы. Редактор попросил меня на них ответить. И этот ответ в виде работы «Философия и язык» впоследствии стал (в несколько изменённой форме) вступительной главой в третьем сборнике статей под названием «Эссе по концептуальному анализу». Критик с английской стороны Майкл Даммит описывал данное движение как «культ обыденного языка», делая необычное утверждение о том, что «принадлежность» к этой школе «очевидно зависит от волеизъявления профессора Флю».[1]
Пусть и не многие, но некоторые из практиков новой философии, были, безусловно, посвящены банальным, эзотерическим и бессмысленным исследованиям. Я выступил против такой очевидной банальности и бессмысленности в работе «Вопрос, который имеет значение», которую я написал и прочитал для Клуба бакалавров философии. Я доказывал, что было не только возможно, но и желательно сконцентрироваться на проблемах, важность и значимость которых могли понять даже непрофессиональные философы, вместо того, чтобы тратить время и усилия на воображаемую философскую борьбу (и я сказал это не отрекаясь (и в то же время с успехом извлекая пользу) от идей, которые почерпнул в Оксфорде).
Я пришёл, чтобы увидеть, как я выразился бы в работе «Введение в западную философию», что развитие философии может иметь место, несмотря на полное отсутствие согласия. Отсутствие согласия в философии само по себе не является достаточным доказательством того, что в рассматриваемом вопросе отсутствует развитие. Стремление показать, что философского познания не существует, с помощью простого утверждения о том, что всегда есть кто-то, кто наверняка останется несогласным, является распространённым заблуждением, свойственным даже такому известному философу, как Бертран Рассел. Я назвал это диверсией «Но-всегда-есть-тот-кто-никогда-не-согласится». Таким образом, появляется отговорка, что в философии невозможно доказать кому-либо, что ты прав, а он или она не правы. Но отсутствующим элементом в данном утверждении является разница между предоставлением доказательств и убеждением человека. Порой человека можно убедить глупым доводом, и в то же время он может оставаться несогласным с тем, что он просто обязан признать.
Развитие философии отличается от развития науки, но это не означает, что оно невозможно. В философии вы делаете центром внимания внутреннюю природу дедуктивного доказательства; вы проводите разницу между вопросами относительно обоснованности или необоснованности утверждений и вопросами относительно истинности или ложности предпосылок для эти утверждений или следующих из них выводов; вы строго устанавливаете критерии использования термина «ошибочность»; а также вы выявляете и поясняете такие уловки, как диверсия «Но-всегда-есть-тот-кто-никогда-не-согласится». Чем больше аргументированности и результативности присутствует при выполнении данных условий, тем более заметным будет развитие – даже когда согласие остаётся труднодостижимым, а убеждение недостаточным.
ПРОЯВЛЕНИЕ ВНИМАНИЯ К АТЕИЗМУ
Socratic Club К.С. Льюиса активно функционировал в период расцвета новой философии, и принцип Сократа, который, как я видел, играл там немаловажную роль (следование за доказательствами, куда бы они ни вели), стремительно становился ведущим принципом, обуславливающим развитие, совершенствование, а порой и полное изменение моих собственных философских взглядов. Это и происходило на встречах Socratic Club, где «лингвистические» философы, которых обвинили в том, что они опошлили некогда глубокую дисциплину, начали исследовать то, что Кант удачно охарактеризовал как три великих вопроса философии: Бог, свобода и бессмертие. Мой вклад в обсуждения на этом форуме был представлен в виде работы под названием «Теология и фальсификация».
Как я уже говорил, оснований для выбора атеизма в возрасте пятнадцати лет было определённо недостаточно. Эти основания строились на том, что я позднее описывал как два случая «подросткового упрямства»: (1) проблема зла была убедительным опровержением существования всеблагого и всемогущего Бога; и (2) «апеллирование к свободной воле» не освобождает Создателя от ответственности за явные проблемы с Его творением. Однако, оставив позади школьные годы, я уделил намного больше внимания причинам за и против построения атеистических умозаключений. Моим первым шагом в этом исследовании стала работа «Теология и фальсификация».
