«Теология и фальсификация» была впервые представлена в Оксфорде летом 1950 года на встрече Socratic Club, а затем в октябре её опубликовали во временно выпускаемом студенческом журнале под названием «Университет». Первое переиздание появилось в 1955 году в сборнике «Новые эссе по философской теологии», редакторами которого были я и Аласдер Макинтайр. «Новые эссе» внесли существенный вклад в философию религии с точки зрения новой философии. Журнал The Times Literary Supplement
[32] описал тогда этот сборник как «обладающий определённой девственной свежестью».
Моей главной целью в работе «Теология и фальсификация» было стремление прояснить природу утверждений, сделанных религиозными верующими. Я спрашивал: приводят ли многочисленные уточнения, сопутствующие теологическим высказываниям, к тому, что эти высказывания разрушаются под воздействием тысячи уточнений? Если вы делаете утверждение, то оно имеет смысл только в том случае, если оно исключает определённые вещи. Например, утверждение, что Земля является шаром, исключает вероятность того, что она плоская. И хотя она может казаться плоской, это видимое противоречие можно объяснить огромными размерами Земли, ракурсом, с которого мы на неё смотрим, и т.д. Таким образом, как только вы добавляете подходящее уточнение, утверждение может быть успешно согласовано с явлениями, которые кажутся противоречащими ему. Но если противоречащие явления и связанные с ними уточнения продолжают умножаться, то само утверждение становится сомнительным.
Если мы говорим, что Бог любит нас, тогда мы должны спросить, какие явления исключает это утверждение. Очевидно, что факт существования боли и страданий становится проблемой для подобного утверждения. Теисты говорят нам, что при наличии соответствующих уточнений, эти явления можно согласовать с существованием Бога и Его любовью. Но тогда возникает вопрос, почему мы не можем просто сделать вывод о том, что Бог не любит нас. Теисты, судя по всему, не позволяют никаким явлениям свидетельствовать против утверждения, что Бог любит нас. Это должно означать, что и в пользу данного утверждения также ничто не свидетельствует. Фактически, оно становится пустым. Я сделал вывод, что «блестящая дерзкая гипотеза может таким образом умереть медленной смертью – смертью от тысячи уточнений».
И хотя моё стремление поднять этот вопрос казалось понятным, я неоднократно сталкивался с утверждениями, что я излагаю свои собственные убеждения о смысле (или чаще о бессмысленности) всего религиозного языка. Столь же распространенными были утверждения, что я явно прибегал к известному принципу проверки (или, по крайней мере, считал его само собой разумеющимся) и полагался на него. Данный принцип использовался логическими позитивистами «Венского кружка» в начале его образования, и его смысл заключался в том, что имеют значение только те утверждения, которые можно было проверить с помощью научных методов.
Но на самом деле я никогда не поддерживал ни одного универсального тезиса о смысле или бессмысленности всего религиозного языка. Моей основной целью в работе «Теология и фальсификация» было стремление оживить угасающий диалог между логическим позитивизмом и христианской религией, а также направить спор между верой и неверием по другому и более продуктивному курсу. Я не предлагал ни одной универсальной доктрины в отношении всей религиозной веры и религиозного языка. Я не говорил, что утверждения религиозной веры являются бессмысленными. Я просто потребовал от религиозных верующих объяснить, как нам следует понимать их утверждения, особенно в свете противоречивых данных.
УРОКИ, ИЗВЛЕКАЕМЫЕ ИЗ РАЗНОГЛАСИЙ
Работа спровоцировала появление многочисленных отзывов, некоторые из которых появились лишь спустя десятилетие, и многие из них помогли мне углубить (а порой и скорректировать) мои взгляды. Возможно наиболее радикальным отзывом был самый первый от Р.М. Хейра, которому впоследствии было суждено занять в Оксфорде должность профессора этики имени Т. Уайта
[33]. Хейр предполагал, что религиозные высказывания не должны рассматриваться в качестве выдвигаемых утверждений, но под ними следует понимать выражение того, что сам он называл словом «blik» – нечто вроде общепринятого подхода или общепринятой позиции. «Blik», как сам он описывает, это просто интерпретация нашего опыта, которая не может быть проверена или опровергнута. Насколько я знаю, Хейр в дальнейшем никогда не продолжал развивать эту идею в печатных изданиях, но она была не единственной, которая (в силу того, что она отвергала всякое рациональное основание для веры) могла бы порадовать религиозных верующих.
На первоначальном обсуждении Бэзил Митчелл, который сменил К.С. Льюиса в должности президента Socratic Club, сказал, что было нечто странное в моём изложении дела о богословах. Богословские высказывания должны быть утверждениями, а чтобы быть утверждениями, должно быть что-то, что может говорить не в пользу их истинности. Он обращал внимание на то, что богословы не отрицают этого, и фактически богословская проблема зла возникла именно потому, что существование страданий, похоже, свидетельствует против той истины, что Бог любит людской род. Их ответом было апеллирование к свободной воле. Но Митчелл допускал, что верующие часто находятся в опасности превращения своих утверждений в бессмысленные доктрины.
В работе Митчелла «Вера и логика» философ И.М. Кромби, известный своей работой по Платону, представил куда более основательное рассмотрение этой темы. Теисты верят в существование некой тайны за пределами опыта, говорил Кромби, но он требовал обнаружения отпечатков этой тайны в реальном опыте. Кроме того, теисты утверждали, что для того, чтобы выражать свою веру, они вынуждены использовать язык, который подчиняется парадоксальным правилам.[2]
Кромби обращал внимание, что вы можете понять теологические утверждения, только если вы считаетесь с тремя следующими суждениями: теисты верят, что Бог является сверхъестественной сущностью, и утверждения о Боге применимы к Богу, а не к окружающему миру; теисты верят, что Бог сверхъестественен и поэтому находится за пределами понимания; мы можем говорить о Боге только образно, поскольку Бог является тайной и поскольку привлечь к Нему внимание мы можем только в том случае, если выражаемся понятным языком. Богословские утверждения являются человеческим описанием божественных истин, которые могут быть выражены в виде притчи.[3]
Другие отзывы на «Теологию и фальсификацию» принадлежат Ребёрну Хаймбеку и англиканскому теологу Эрику Масколлу. В своей работе «Теология и смысл» Хаймбек, заслуженный профессор философии и религиоведения в Центральном Вашингтонском Университете, указал, что работа «Теология и фальсификация» делает три существенные ошибки. Во-первых, она предполагает, что смысл любого предложения совпадает с эмпирическими последствиями того, что оно выражает. Во-вторых, она ошибочно предполагает, что свидетельствовать против веры – это то же самое, что являться несовместимым с ней. И наконец, она заявляет, что утверждения о Боге, которые говорят о любви или существовании Бога, являются нефальсифицируемыми. Ключевая ошибка, по его мнению, заключалась в отождествлении оснований для веры в истинность или ложность утверждения с условиями, которые могут влиять на его истинность или ложность.[4] Масколл брал пример с последователей Витгенштейна, указывая, что мы можем узнать, является ли утверждение значимым, только определив, могут ли люди понять его в лингвистическом контексте и в той социальной обстановке, в которой оно используется.[5]
