«Да, сейчас я думаю, что так и есть... по большей части из-за исследования ДНК. Особенность материала ДНК, на мой взгляд,заключается в том, что он показал (при почти невероятной сложности механизма, который необходим для того, чтобы создать(жизнь)), что для совместной работы всех этих удивительно разнообразных элементов необходимо участие разума. Он представляет из себя необыкновенную сложность целого ряда элементов и необыкновенную продуманность способов, посредством которых эти элементы взаимодействуют. Вероятность случайного пересечения этих двух составляющих в определённое время бесконечна мала. И всё это является необыкновенной сложностью, приводящей к последствиям, которые говорят мне о работе разума».
Это утверждение представляло для меня резкое изменение курса, но, тем не менее, оно соответствовало принципу, который я избрал в самом начале моей философской жизни – следовать за доказательствами вне зависимости от того, куда они ведут.
На меня произвело огромное впечатление последовательное опровержение Джерри Шрёдером того, что я называю «обезьяньей теоремой»
[51]. Данная концепция преподносится в различных версиях и формах и настаивает на возможности случайного зарождения жизни, используя аналогию с множеством обезьян, которые, усердно клацая по клавиатуре компьютера, в конечном счёте могут напечатать шекспировский сонет. Для начала Шрёдер обратился к эксперименту, проводимому национальным британским Советом по искусствам. Компьютер поместили в клетку с шестью обезьянами. Спустя месяц активного стучания по нему (а также использования его в качестве уборной) обезьяны создали пятьдесят страниц печатного текста, но не смогли получить даже одного единственного слова. Шрёдер отметил, что это утверждение будет справедливым даже в том случае, если мы учитываем самые короткие слова в английском языке, которые состоят из одной буквы («a» или «I»
[52]). «A» является словом только в том случае, если имеются пробелы с обеих его сторон. Если мы возьмём клавиатуру с тридцатью клавишами (двадцать шесть букв плюс дополнительные символы), тогда для расчёта вероятности получения слова, состоящего из одной буквы, необходимо 30 умножить на 30 и умножить на 30, что в результате даёт 27 000. Вероятность получения слова, состоящего из одной буквы, составляет 1 шанс из 27 000.
Затем Шрёдер применил теорию вероятности к случаю с сонетом. «Каков же шанс получить шекспировский сонет?» – спросил он. И продолжил:
«Все сонеты имеют одинаковый размер. По определению они состоят из 14 строк. Я выбрал тот, который, как я знаю, начинается со строчки „Сравнить ли мне тебя с летним днем?
[53]“. Я посчитал количество букв; их в этом сонете оказалось 488. Какова вероятность того, что после клацанья мы получим 488 букв, выстроенных в такой же правильной последовательности, как в строчке „Сравнить ли мне тебя с летним днем?“? Вы придёте к тому, что будете умножать число 26 само на себя 488 раз, т.е. получите 26 в 488-ой степени. Или, другими словами, 10 в 690-ой степени, если в качестве основания брать цифру 10.
[Так вот], количество частиц во Вселенной – я говорю не о песчинках, а о протонах, электронах и нейтронах – составляет 10 в 80-ой степени. 1080 – это единица с 80 нулями после неё. 10690 – это единица с 690 нулями после неё. Во Вселенной недостаточно частиц, чтобы выразить количество необходимых нам попыток; вы исчерпаете весь ресурс к тому времени, как окажитесь перед множителем 10 в 600-ой степени.
Если вы возьмёте всю Вселенную и преобразуете её в компьютерные микросхемы (забудьте об обезьянах), каждая из которых весит одну миллионную грамма и оснащена компьютерным чипом, способным создавать комбинации из 488 букв, скажем, миллион раз в секунду; если вы представите всю Вселенную в виде таких компьютерных микрочипов и эти чипы будут совершать миллион операций в секунду, производя каждый раз случайный набор букв, то количество сделанных ими попыток от самого начала времён достигнет 10 в 90-ой степени. Вы снова исчерпаете весь запас попыток к тому времени, как окажитесь перед множителем 10 в 600-ой степени. Вы никогда не получите сонета в результате чистой случайности. Размеры Вселенной должны быть больше в 10600 раз. Но мир до сих пор думает, что обезьяны могут сделать это в любой момент».[1]
После прослушивания презентации Шрёдера я сказал ему, что он достойно и убедительно доказал, что «обезьянья теорема» – это чушь собачья, и что было блестящей идеей сделать это на примере обычного сонета; данная теорема иногда предлагает использовать работы Шекспира, включая отдельные пьесы типа «Гамлета». Если теорема не работает в случае с одним единственным сонетом, тогда, безусловно, будет абсурдным предполагать, что куда более сложное творение, к которому относится происхождение жизни, могло появиться в результате простой случайности.
ДУЭЛЬ С ДОКИНЗОМ
Помимо моих публичных дебатов я принимал участие в различных полемических беседах в письменной форме. Одним из ярких примеров такой беседы является моя дискуссия с учёным Ричардом Докинзом. Хотя я и одобрял его атеистические труды, я всегда критически относился к его учению об эгоистичном гене.
В моей книге «Дарвиновская эволюция» я отметил, что естественный отбор на самом деле ничего не создаёт. Он лишь устраняет или стремится устранить всё, что не является конкурентоспособным. Изменение не обязано давать какие-либо реальные конкурентные преимущества, чтобы помочь избежать устранения; вполне достаточно того, что оно не будет ставить своего носителя в невыгодные конкурентные условия. Давайте вообразим несколько нелепую иллюстрацию и предположим, что у меня есть бесполезные крылья, спрятанные под моим пиджаком и являющиеся слишком слабыми для того, чтобы оторвать моё тело от земли. Являясь бесполезными, эти крылья не помогут мне спастись от хищников или добыть пищу. Но до тех пор, пока они не делают меня более уязвимым для хищников, я, вероятно, смогу оставаться в живых, что позволит мне репродуцировать свои крылья, передавая их моим потомкам. Ошибка Дарвина в его чересчур позитивном выводе о том, что естественный отбор что-то создаёт, произошла, вероятно, в результате употребления им выражений «естественный отбор» или «выживание сильнейших» вместо его собственной и, в конечном счёте, более предпочтительной альтернативы «естественное сохранение».
Я сделал замечание, что книга Ричарда Докинза «Эгоистичный ген» была крупным мероприятием по массовой мистификации. Будучи философом-атеистом, я считаю подобный вид популяризации таким же деструктивным по своей сути, как и книги Десмонда Морриса «Голая обезьяна» и «Людской зверинец». В своих работах Моррис выдвигает в качестве результата зоологических исследований то, что представляет собой систематическое отрицание всего, что является наиболее свойственным для нашего вида, рассматриваемого в качестве чисто биологического явления. Он игнорирует очевидную разницу между человеком и другими видами или отделывается поверхностным объяснением, когда кто-то касается данной темы.
