– Илья Ефимович, мне надо проконсультироваться с вами по весьма важному делу, и если можно – наедине.
Удивлённый художник в молчании провёл меня в свой кабинет. Идти пришлось довольно-таки долго. Лишь войдя в помещение и закрыв дверь, Репин спросил:
– Итак, что вы хотели у меня спросить наедине?
– Илья Ефимович, мне нужен художник-портретист, который смог бы по описанию изобразить лицо человека, – ответил я.
– По описанию?! Хм… Оригинально… – профессор живописи задумался. – Очень интересная задача… Да что же это я! Проходите, присаживайтесь, Тимофей Васильевич.
С этими словами Репин указал на одно из трёх кресел, стоявшее рядом с небольшим круглым столиком. Кабинет был большим, кроме этого столика был и диван, и письменный стол, и рабочее место с несколькими мольбертами. Художник, сев в соседнее кресло, произнёс:
– Это действительно интересная задача для художника. Наверное, лучше всего вам бы подошёл Серов Валентин Александрович. Великолепный портретист, просто замечательный! Но он сейчас в Париже, а вам, насколько я понял, надо срочно?
– Вы правы, Илья Ефимович, очень срочно.
– Тогда порекомендую своего ученика Куликова Ивана Семёновича. Очень одарённый молодой человек. Будет замечательным художником, поверьте моему опыту. Единственное… Он из крестьян. Его отец был крепостным. Это не помешает? – Репин вопросительно посмотрел на меня.
– Лишь бы смог сделать то, что от него потребуется. А что надо сделать, я уже объяснил.
– Тогда я сейчас пошлю за ним, а потом мы здесь проведём эксперимент, – профессор живописи азартно потёр ладони между собой. – Вы будете нам описывать какого-нибудь вашего знакомого человека, а мы вместе с Иваном Семёновичем попробуем его изобразить. Честно говоря, просто не терпится взять в руки карандаш.
Пока ждали Куликова, Репин рассказывал о своих учениках, деятельности академии, успехах русских художников на международных выставках. Мне же оставалось только кивать и вовремя вставлять междометия.
Иван Семёнович наконец-то пришёл. До него была доведена задача, и эксперимент начался. Художники встали за мольберты и чуть ли не хором попросили меня начинать описание человека. Я хотел было им объяснить, как надо составлять фоторобот. В фильмах видел данный процесс: овал лица, глаза, нос, рот и так далее. Криминалист подбирает, а описывающий тут же комментирует – похоже, не похоже, шире, уже и прочее. Как работают в Соединённых Штатах художники-криминалисты, я не видел и не читал, но предполагал, что как-то так же. Но решив, что Репину виднее, начал описывать по какому-то наитию покойную Дарью – мою маленькую и смелую птичку.
Художники часто прерывали меня, прося уточнить различные детали, а я, закрывая глаза, видел моё солнышко то улыбающейся, то серьёзной, то заразительно смеющейся, и пытался всё это передать словами. Наконец они закончили и попросили подойти и оценить их труд.
Пройдя между двумя мольбертами, я развернулся, посмотрел на оба рисунка и начал правой рукой искать, на что бы опереться. Если у Ильи Ефимовича Дарью мало что напоминало, то с рисунка Куликова на меня смотрела моя улыбающаяся маленькая птичка.
Репин заметил моё состояние и спросил:
– Что с вами, Тимофей Васильевич? На вас лица нет!
– Прошу прощения, господа. Рисунок Ивана Семёновича меня просто поразил. Дарья получилась как живая.
– А кто это и что с ней произошло? – смущённо произнёс молодой художник.
– Она была моей любимой женщиной и должна была стать женой. После того как шесть с лишним лет назад было предотвращено покушение на тогда ещё цесаревича Николая Александровича, один из революционеров-террористов, желая досадить мне, убил её, – я замолчал, пытаясь проглотить образовавшийся в горле ком.
– Извините, ваше высокоблагородие, – повинно произнёс Куликов.
– Ничего, Иван Семёнович, дело прошлое. Время, как говорят, лечит. Могу вам сообщить, что с сегодняшнего дня вы приняты на государеву службу в чине коллежского регистратора. А если поможете выполнить поставленную его императорским величеством задачу, то можно будет шагнуть сразу в губернские секретари, а там и до титулярного советника и личного дворянства недалеко, – я пожал ошарашенному Куликову руку. Отпустив её, достал часы. – В общем, быстренько собирайтесь, у нас осталось два часа до поезда на Гатчину. Берите только то, что понадобится для вашей художественной деятельности, и учтите, что работать придётся не только в помещениях, но и буквально на ходу. Всё остальное получите во дворце, а ваши личные вещи позже подвезут.
Молодой художник смотрел на меня с каким-то ужасом, без слов открывая и закрывая рот. Я повернулся к Репину.
– Илья Ефимович, думаю, наша великолепная Императорская Академия художеств поможет первому в мире художнику-криминалисту всеми необходимыми для рисования средствами. А то, боюсь, Ивану Семёновичу через пару дней придётся поехать в дальнюю и длительную поездку, а я, собственно, даже не представляю, где закупить необходимое. И по времени – полный цейтнот.
– Конечно-конечно, поможет, Тимофей Васильевич, даже не переживайте, – ответил мне не менее удивлённый, чем его ученик, Репин, а потом продолжил, обращаясь уже к Куликову: – Иван Семёнович, дойдите до канцелярии и скажите, что я распорядился выдать всё, что вам понадобится для работы. Кстати, Тимофей Васильевич, а сколько её будет, этой работы?
– Точно не скажу. Давайте ориентироваться, что за время этой поездки Ивану Семёновичу придётся нарисовать около двухсот портретов. При этом часто придётся работать буквально на коленке в стеснённых условиях. Поэтому сами решайте, что надо.
Через пару часов мы тряслись в поезде до Гатчины. В Приоратском дворце Куликов, подписав все необходимые бумаги, был введён генералом Ширинкиным в курс того, в каком расследовании он будет участвовать. Мне даже стало как-то жаль художника, он совсем не представлял себе, как изменилась его жизнь. Кстати, рисунок Дарьи я забрал себе. Не знаю, придётся ли объяснять Марии, кто это, но он всегда будет со мной.
Следующий день прошёл в изучении поступающих докладов по повторной проверке столичных слуг, обслуживающих царскую семью в Ливадии. Буров за день, пока никого на квартирах, в домах не было, успел «прошмонать» места жительства семи слуг. В этом ему помогали Логунова Татьяна и старший агент Зарянский Сергей Владимирович, в своё время также входивший в конвой его ещё высочества Николая. Один из фанатов стрельбы по-македонски и рукопашного боя. Пришлось его добавить в нашу группу, так как «боевика и скорохвата» нам не хватало.
Вечером приехал коллежский асессор Кошко, которого также разместили в Приоратском дворце. После подписания в рабочем кабинете необходимых документов, связанных с секретностью расследования, ввели в курс дела и познакомили с членами группы. После того, как Ширинкин покинул наше собрание, я отправил всех остальных по их комнатам и остался с сыщиком наедине.
– Есть какие-нибудь идеи, Аркадий Францевич? – поинтересовался я.
