Но не это было основным подарком. Мне и Боткину удалось уговорить императора профинансировать создание под руководством Павла Васильевича Томского бактериологического института, при котором создать производственные мощности по изготовлению пенициллина, а также противодифтерийной сыворотки и оспенной вакцины. А в будущем и других медицинских препаратов. Главное, подальше от чужих глаз и с патентованием новых лекарств. Для этого было предложено государю внести изменения в «Положение о привилегиях на изобретения и усовершенствования» девяносто шестого года, включив в него патентную защиту лекарственных средств. Было предложено оформлять патенты на химическое соединение (формулу); способ получения химического соединения (субстанции); способ лечения с использованием химического соединения или фармацевтической композиции.
Выслушав наши с Боткиным мнения о том, какие средства в бюджет может принести реализация в империи и за рубежом того же самого запатентованного пенициллина, а также продажа лицензий на его производство в другие страны, Николай проникся и решил активно «пробить» данный вопрос через Госсовет.
Если это произойдёт, то Бутягины с их пенициллином станут первыми ласточками, а в дальнейшем и миллионерами. И я приложу все усилия и своё влияние на императора, чтобы новый закон прошёл через Госсовет. Если надо будет, то и террор личный объявлю всем замшелым старым пенькам, заседающим в этом консервативном законодательном органе.
В общем, у Павла Васильевича и Марии Петровны всё складывалось очень удачно. А мне сегодня надо было решить ещё один наболевший вопрос – поставить, так сказать, все точки над i в своих отношениях с Машенькой Беневской.
По прибытии в Гатчину я смог только через своего управляющего отправить ей вещи, переданные со мной Аркадием Семёновичем. Как выяснилось, в отличие от брата, снимавшего в столице комнату, Мария проживала в доме у родного брата её дедушки по линии Нины Викторовны. Дядя матери Марии был всего-навсего бывшим членом Главного военного суда генерал-лейтенантом Иващенко Порфирием Алексеевичем.
После нашей эпопеи я встречался с Марией всего дважды. Служба занимала всё время. И вот сегодня я у неё на дне рождения. В шесть вечера начнётся торжество, а пока гости стекаются в дом генерала Иващенко. По столичным меркам очень неплохой такой домик. Будет где и за столом посидеть, и зал есть для танцев, где стоит очень хороший рояль. Когда Мария меня представляла в нашу первую встречу в январе двоюродному дедушке и его семье, пришлось песни попеть под аккомпанемент Марии.
Вручив имениннице шикарный букет роз и приложившись к ручке, был познакомлен Марией с теми гостями, что уже успели прийти. Это были две симпатичные девушки-однокурсницы и её друг детства – Борис Викторович Савинков, прибывший в столицу решить какие-то семейные финансовые дела, перед тем как убыть в Цюрих, куда уже уехала его жена.
Раскланявшись с молодым человеком, на лице которого так забавно смотрелись усы с загнутыми вверх концами, особенно на фоне больших залысин, ушёл в кабинет хозяина дома, чтобы выразить старому генералу своё почтение. Там познакомился с младшим сыном Порфирия Алексеевича капитаном гвардии Владимиром Порфирьевичем, служившим на Охтинском пороховом заводе в должности начальника пироксилинового отдела.
Пообщавшись с ними минут десять, покинул кабинет и отправился в комнату с небольшим балкончиком, чтобы подышать свежим воздухом и кое-что обдумать. В доме Иващенко топили хорошо, плюс генерал признавал только свечное освещение, так что в моём парадном мундире было несколько жарковато.
Пока шёл к балкону, проанализировал информацию по Савинкову и иже с ним. Три года назад Борис Викторович, возможно, будущий вдохновитель боевой организации партии эсеров, которой ещё нет и в помине, был арестован в Варшаве за революционную деятельность, но потом отпущен. Год назад его снова арестовали и вновь выпустили. В этом году он женился на дочери писателя Глеба Успенского и месяц назад отправил её беременной в Швейцарию, куда собирался выехать в ближайшее время и сам.
«Зашевелились товарищи революционеры», – подумал я, открывая дверь на балкон и выходя на него. И полгода не прошло со дня смерти Александра Третьего, а в Мюнхене и Цюрихе начали собираться и консолидироваться революционеры всех мастей. Пошли разговоры о создании единой революционной организации. И одну из первых скрипок начал играть Володя Ульянов, выехавший за границу меньше чем через месяц после смерти императора. За это время Ульянов-Ленин, псевдоним остался тем же, успел издать несколько работ, будто бы написал их заранее. И неплохих работ, признаться. В опубликованном произведении «Что такое “друзья народа”?» впервые выдвинута идея «революционного союза рабочих и крестьян как главного средства свержения царизма, помещиков, буржуазии». А в работе «Что делать?» прозвучало: «Дайте нам организацию революционеров – и мы перевернем Россию!» Жандармы, конечно, держат руку на пульсе, но события готовы поскакать вскачь, надо готовиться и думать, как это всё повернуть в менее кровавое русло.
* * *
– Маша, значит, ты не поедешь в Берн, как мы планировали до этого?
– Нет, Борис. И здесь, в Петербурге, отличный женский медицинский институт. Нам читают лекции такие светила отечественной медицины, как Альбицкий, Бехтерев, Вреден, Ивановский, Кульнев, Левин и многие другие. Зачем ехать за границу, когда всё есть дома? Тем более я сейчас помогаю Бутягиным, которые изобрели чудо-лекарство. Это так здорово! – Беневская задорно улыбнулась. – Я чувствую, что живу полной жизнью!
– А как же наши мечты о помощи народу, о решительных изменениях в обществе? Все прогрессивные люди собираются за границей: Плеханов, Чернов, Аксельрод, Ульянов и многие другие. Готовится объединение всех революционных сил! Нам надо встать под их знамёна!
– Борис, Борис, я, видимо, выросла, – Беневская грустно улыбнулась. – Знаешь, когда рядом с тобой свистят пули и рвутся снаряды, когда ты видишь убитых и страдания раненых простых солдат и обычных жителей, мировоззрение меняется. Только в Благовещенске я поняла, что мы не знаем своего народа, которому так хотим принести свободу, равенство и братство. Простому народу этого не надо. Они хотят просто жить.
– Это тебе твой жених флигель-адъютантишка такого наговорил? – зло бросил Савинков.
– Не надо так говорить про Тимофея. Он до такого положения в обществе дорос из обычного казака, сироты-пастуха. Всего достиг сам, не раз проливая кровь. Все его награды боевые, а не получены расшаркиванием на паркетах. На Дальнем Востоке Ермак, такое у него прозвище, легендарная личность, о нём там чуть ли не былины и песни слагают, – ноздри Беневской гневно расширились. – Кстати, в своём подаренном царём имении он организовал настоящую коммуну. Мой брат просто в восторге. Он там прожил целую неделю, изучая опыт, так как хочет точно так же всё организовать в нашем хозяйстве. По его словам, за неполный десяток лет крестьяне, работающие в имении, достигли достатка, о котором не могли и мечтать. Они буквально молятся на, как ты только что сказал, флигель-адъютантишку.
– Значит, ты решила отказаться от революционной борьбы? Выйдешь замуж за этого Аленина-Зейского, нарожаешь ему детей и будешь жить барыней в вашем поместье?
