Но днем она была сгусток уверенности и практичности.
А как защитить свое сердце, если придется снова жить с ним, видеть его каждый день? И полились слезы.
Синния уткнулась лицом в комок из платков, тело сотрясалось.
— Синния.
Его голос, мягкий, теплый… Это стало последней каплей. Как ему удается… как он может произносить ее имя так, будто она ему нужна? Когда на самом деле это не так.
Синния почувствовала, что падает.
Крепкие руки подхватили ее и подняли. Синния стукнула его сжатым кулаком, ненавидя за то, что он такой сильный, мощный, а она толстая, слабая, поверженная.
Он уложил ее на кровать, лег рядом, прижал к груди и поцеловал в лоб, шепча что‑то по‑французски.
Синния перестала плакать и сердито выкрикнула:
— Я тебя не понимаю! — Она не про его французский. Она не понимала, почему он такой нежный.
— Я сказал, чтобы ты не боялась, chйrie. Тебе ничего не угрожает. Обещаю, что и ты, и дети будут в полной безопасности.
Не о том он говорит! Но Синния была настолько потрясена тем, что он ее обнимает, что сдалась и позволила боли последних недель, недель без него, утихнуть.
Он гладил ее по волосам и бормотал что‑то ласковое, успокаивая.
И она заплакала еще горше.
— Ш‑ш‑ш. Успокойся, chйrie.
— Не получается.
Он опять ее не понял, потому что сказал:
— Не все ляжет на тебя, Синния. Можешь мне довериться. — Он погладил ее по спине и поцеловал в лоб. — Я же здесь.
— Но тебе совсем не хочется этого. — Вот он, главный вопрос.
Он долго не отводил губ с ее лба, потом вздохнул:
— Ты вправе ругать меня за это.
Синния ждала, но он ничего больше не произнес. Она хотела отодвинуться в сторону, но Анри не отпускал, крепче прижимая к теплой груди.
— Страшно жить, зная, что за тобой постоянно следят. Я обеспечил охрану семьи. Я всегда буду заботиться о матери и сестрах, но я никогда не хотел иметь жену и ребенка. Пойми, Синния! — Он говорил с трудом, словно у него пересохло горло. — Если бы ты видела, во что превратились родители, когда Трелла пропала…
Он никогда не говорил о похищении, и Синния была потрясена.
— Страшно вспоминать, что испытала мама. А что они сделали с Треллой? Я не хотел внести в свою жизнь еще больше страданий, заведя детей. Звучит трусливо, я знаю, но я не могу добровольно пойти на это.
— Мне очень жаль. — Синния понимала, что он никогда ее не простит.
Он взял в ладонь ее лицо.
— Не надо жалеть. Ни тебе, ни мне — не надо. Я буду беспокоиться о наших детях всю жизнь, но я не жалею о том, что я их отец.
Не жалеет? Синния едва видела его из‑за распухших от слез век. Неужели слабая надежда все‑таки есть?
Он провел большим пальцем по ее щеке, посмотрел на ее живот и очень осторожно положил руку на упругую округлость.
— Эти дети желанны. Обоим родителям. Oui?
Ей тепло. Радость прострелила ее, она закрыла глаза, прижалась головой к его ключице, чувствуя, как кусочки ее разбитого сердца складываются и склеиваются.
— Да, — дрожащим голосом ответила она, ощущая, как его рука осторожно гладит ее тело. Это волшебство.
— Синния, как же там помещаются двое? Это невероятно.
Словно поняв, что он, их отец, хочет с ними поздороваться, внутри живота прокатилось едва уловимое движение. Синния тихонько засмеялась:
— Чувствуешь?
— Ш‑ш‑ш. — Он затаил дыхание, и они оба застыли.
Толчок пришелся как раз на то место, где лежала его горячая ладонь. Анри с изумлением прошептал:
— Это действительно они?
— Ты можешь не шептать. Они не спят. — Синния подняла на него лицо и улыбнулась. Он не станет сдерживать любовь к собственным детям. В глубине души Синния всегда это знала, но все же какое облегчение увидеть своими глазами проявление у него родительской любви.
— Никогда не представлял ничего подобного. — Он подвинулся, чтобы она смогла положить голову ему на плечо.
Она расслабилась, но… она должна задать ему вопрос. Должна. И с трепетом спросила:
— Ты действительно не ненавидишь меня за это? Клянусь, я не специально.
Последовала пауза. Затем его серьезный голос прозвучал у нее под ухом:
— Я знаю. И я никогда не смог бы тебя ненавидеть.
Не «Я люблю тебя». Даже не «Ты мне не безразлична». Просто «Я никогда не смог бы тебя ненавидеть».
Она опять упала духом и закрыла глаза. Неужели он сдерживает порывы сердца, потому что опасается слишком глубокой привязанности? Неужели любовь к ней ему навредит? Неужели он постоянно должен быть начеку?
Она вдруг представила его пятнадцатилетним подростком, который переживает за пропавшую сестру. Синния коснулась его груди и уткнулась ему в шею. Ничего не говоря, но предлагая запоздалое утешение.
— Ты передумала, chйrie? — Он притянул ее к себе и начал гладить. — Тебе хочется продолжить?
Неужели он предлагает заняться любовью? А она тает от его теплого тела.
— Нет, — соврала Синния и положила голову на подушку подальше от него.
В Париж они попали только на следующий день к вечеру.
Синния была подавлена. Ее настроение влияло и на Анри.
Он был честен, сказав, что никогда не станет ее ненавидеть.
Но и дать ей любовь, которую она ищет, не сможет.
Ему предстоит миллион сложных дел, но Анри чувствовал, что не в состоянии заняться ими, когда они, измученные после такого долгого дня, вошли в его пентхаус.
Последнюю ночь они провели в лондонской квартире, куда приехали очень поздно и улеглись спать в разных комнатах. Затем утром посетили ее врача, чтобы убедиться, что перелет Синнии не навредит. Потом переслали ее документы специалисту здесь, в Париже.
Анри нравилась лондонская квартира. В прошлом они с Синнией жили в ней, и им было вполне уютно. И семья тоже приезжала сюда.
А пентхаус был только его. Ему по душе были просторные комнаты с современным оформлением и изобилием удобств. Это — его убежище, место, купленное исключительно для себя. И не в последнюю очередь, — ради террасы, выходящей на Эйфелеву башню и Сену.
Синния облегченно вздохнула, когда они вошли, в точности повторив его собственные ощущения.
Она была приятной партнершей с ее остроумными замечаниями на коктейлях и на больших обедах, но всегда с облегчением, как и он, уединялась от шумного окружения.
