— Это имело бы смысл, если бы ты уходил от ответственности. Мы ни за что не оставили бы свою плоть и кровь. Она должна была знать, что ты проявишься.
— Oui.
Его вдруг словно громом поразило. Что, если бы она не была беременна? Что, если бы ему пришлось провести остаток жизни без нее?
Рамон хлопнул его по плечу, вернув обратно из мрачной пустоты.
— Я тебя не оставлю, hermano
[27]. Вместе мы обеспечим защиту tus niсos
[28].
— Утешил, — хмыкнул Анри. — Если бы только она захотела выйти за меня. А она не хочет.
— Такое может быть? — Этого Рамон не ожидал услышать.
— Может.
«Ты меня любишь?» — пронеслось в мозгу.
Женщины вернулись, и Анри искал глазами взгляд Синнии.
— Я только что говорила Исидоре, что не хочу даже думать о свадебном платье, пока у меня не будет прежней фигуры, — сказала Синния.
Собственное «я» у Анри продолжало тлеть, наполняя глотку чем‑то едким.
К концу месяца стало ясно, что средства информации времени зря не теряли. Они поместили фотографии с подписью, что рады объявить о предстоящем рождении близнецов. Но этого оказалось мало. Синния выходила из дома всего несколько раз и каждый раз попадала на глаза папарацци. Охранникам не помешал бы кнут, чтобы держать эту братию в страхе, как львов в клетке.
Фотографы даже не утруждали себя заснять ее лицо — фото ее живота занимали все колонки сплетен, словно близнецов, которых она носит, можно увидеть, если приглядеться. Это мог быть живот любой беременной женщины. Она сказала Анри, что начнет носить футболки с неприличными логотипами и пошлой рекламой.
Он, как обычно, молча посмотрел на нее, давая понять, чтобы она не обращала внимания, но потом предложил такое непечатное слово, что Синния не могла удержаться от смеха.
Анри редко говорил с прессой, если только это не было подготовленное заявление, касавшееся «Советерре интернэшнл», и его появлением перестали интересоваться. Зачем фотографировать любого из взрослых близнецов Советерре, когда можно разглагольствовать о матери новых? Даже усилия Рамона вызвать огонь на себя своими гоночными приключениями и полуголыми моделями провалились.
Анри с Синнией жили в состоянии вооруженного перемирия, им удавалось быть вежливыми и в какой‑то мере сохранять прежний распорядок. Почти ежедневно он работал в своем парижском офисе, а она в его кабинете в квартире, в точности так же, как делала, когда оставалась раньше с ним здесь, в Париже. Вечерами они обсуждали будущее: как приспособить семейный дом в Испании для близнецов, записывались на частные предродовые занятия, просматривали резюме на персонал охранников для детей.
И они до сих пор спали отдельно.
Синния видела, как он раздражен из‑за прессы, папарацци, мер предосторожности и вообще от постоянного напряжения. Он не переставая твердил, что ей не надо заниматься своей работой, а она твердо решила сохранить собственный доход и прежнее независимое положение.
Он снова начал ворчать, когда их автомобиль окружила толпа, стоило им подъехать к отелю в Милане.
— Ты сказал мне еще в день нашего знакомства, что противостоянию ты научился, — напомнила ему она.
— Ты должна свободно появляться на людях, — пробурчал он, помогая ей выйти из машины и подняться по красной ковровой дорожке.
Синния была в темных очках, но все равно боялась, что вспышки камер ослепят ее и она споткнется, поэтому крепко держалась за руку Анри. В двадцать четыре недели беременности она уже выглядела неуклюже, но сегодня рискнула надеть туфли на высоком каблуке, чтобы хоть обувь дала ей возможность почувствовать себя нормально.
Они приехали на благотворительный прием, устраиваемый семейством банкиров, с которыми Анри постоянно сотрудничал.
Отель был одним из самых роскошных в Европе, список гостей на обед десять тысяч евро с каждого — тщательно выверен.
Анри вел ее через огромный вестибюль в стиле венецианского палаццо XIV века. Мраморные колонны, широкая лестница в центре устлана ярко‑красным ковром, сверкание хрустальных люстр, бронзовые листья канделябров блестят золотом, бросая блики.
Гости все в смокингах и вечерних нарядах.
Синния со строгой улыбкой на лице медленно поднималась вместе с Анри по лестнице.
В гардеробе Анри снял с нее легкий длинный жакет, напоминавший средневековый глубоким вырезом и расклешенными рукавами. В ткань были вплетены серебряные нити — эту деталь внесла изобретательная Трелла. А платье — работа Анжелики. Фасон выдержан в стиле ампир, метры присборенного белого шелка способны скрывать располневшую фигуру до конца беременности.
Синнии хотелось верить, что она выглядит привлекательно, но ее сексуальная уверенность таяла по мере увеличения талии. К тому же мужчина рядом с ней ведет себя так, словно сопровождает сестру. Он касался ее слегка и как бы случайно, без жестов собственника. И никаких ласк украдкой или нежного поцелуя в обнаженное плечо.
После обеда они разговаривали с хозяевами вечера — Паоло и Лорен Донателли, а также с кузеном Паоло, Вито, и его новой женой Гуин. Синния прежде встречалась с ними много раз, и они тепло ее поздравили.
Заиграла музыка, и Анри пригласил ее на танец.
В прошлом она прильнула бы к его груди и уткнулась макушкой ему в подбородок, наслаждаясь эротикой движений. Сегодня ей мешал живот. Синния грустно вздохнула.
— Эти приемы — скука смертная. Но я уже забыл, насколько их легче выносить, когда со мной ты. — Большим пальцем он погладил ее в том месте, где касался ладонью спины.
Ему приятно быть с ней рядом? А ей? На сердце потеплело.
Она искала его глаза и вздрогнула, потому что он смотрел на ее губы. У нее подвернулась нога. Сильные руки не дали ей упасть, бедром она задела его пах.
«Он напрягся?»
Поток чувственного жара пронесся по ее телу.
Анри плавно вел Синнию в вальсе, но в его глазах появился опасный блеск, и он хриплым шепотом произнес:
— Не удивляйся. Ты ведь знаешь, как на меня действуешь.
— Трудно ощущать себя желанной в состоянии беременности, — пробормотала Синния и покраснела.
— Ты поэтому до сих пор не подпускаешь меня к себе? Тебе не о чем волноваться — ты стала еще сексуальнее. А что остается мне? Ничего, кроме как вести себя по‑джентльменски.
Синния едва опять не оступилась, хорошо, что держалась за него. Руки Анри — уверенные руки собственника, и танец сразу сделался эротичным, как их прежние танцы. Она словно плыла по морю сладких, искушающих возможностей.
