– Ах ты ж, дырявая голова! Это я на соседней линии ставил. Там ну почти такая же остановочка. И площадка вот, ну точь-в-точь.
Он ткнул пальцем на место, где мы с Германом нервно переминаемся в ноги на ногу. Карлик пару секунд сокрушенно качал головой и что-то бормотал под нос. Потом поднял на нас взгляд и прищурился.
– Так, – проговорил он уже уверенным голосом. – А вы кто такие будете?
Герман издал звук, похожий на стон умирающего в пустыне, и нервно сглотнул. Губы затрясли, и без того бледные щеки стали совсем прозрачными, он как-то сжался и поник, а я досадно покачала головой.
Сделав вид, что карлик меня совсем не интересует, пожала плечами.
– Мы? – спросила я, стараясь, что бы голос звучал равнодушно. – Это вот, Герман. А я Варвара.
Герман, опять с шумом протолкнул комок в горле и вставил:
– Варвара ве…
Я с силой ткнула его локтем в бок. Призрак схватился за ребра и простонал, бросая на меня непонимающие взгляды, а карлик прищурился еще подозрительней и причмокнул губами.
Придав лицу еще более невозмутимое выражение, я спокойно поправила шляпу, и решила, если по наряду еще не понял мою классовую принадлежность, уже и не поймут.
– Мой друг хотел сказать, – начала я, – что я великолепно справляюсь с дорогой. По облакам передвигаться не просто. Его швыряет, как попрыгунчика, а я иду ровно. И спасаю его из ям.
Герман вытаращился на меня, изумленный такой откровенной ложью, но промолчал.
Карлик еще пару секунд мерил нас внимательным взглядом. Затем натужно выдохнул и произнес:
– Это да. Сколько говорил, проложите магистрали. Народу ходить невозможно. Души-то легкие. Отпружинит и летит одуванчиком в какую-нибудь расщелину. Бегай потом, ищи. Так нет же. Говорят, что магистрали нарушат естественный ландшафт. Достаточно железных дорог.
Он снова покачал головой, сокрушаясь собственным мыслям. По лицу скользнула тень, которая на такой светлой физиономии особенно заметна. Потом поковырялся языком в зубах и снова спросил:
– Так куда, говорите, вы едете?
Я почесала лоб и протянула:
– Действительно. Герман, вот куда мы едем?
При звуке своего имени мертвец вздрогнул и неловко пожал плечами. Я нахмурилась, еще больше убеждаясь, что снова все придется делать самой, а коротышка озадачено хмыкнул. Потом перехватился выше за поручень и спросил, почесывая белокурую макушку:
– Ну, куда-то же вам надо?
Я кивнула.
– Определенно. Для начала неплохо выяснить, где мы находимся.
Брови коротышки взлетели на лоб.
– Однако, – выдохнул он. – Первый раз вижу, чтоб не признали окрестности Рая.
Глава 19
Я еле успела сделать равнодушную мину, чтобы коротышка не начал подозревать. Лишь теперь обилие облаков, солнце, которое почему-то не греет, и небо цвета блю-курасио» обрели смысл. Хотя мороз совсем не райский.
– Гм, – хмыкнула я. – Действительно. Наверное, от холода мозги замерзли.
Глаза коротышки превратились в льдины, взгляд стал пронзительным и колючим. Он свесился с буфера, все еще держась одной рукой за ручку, и спросил с нажимом:
– Ты холод чувствуешь?
Я чуть не застонала, запоздало догадавшись, что тут, как и в Преддвериях, живых скорее всего не жалуют, в отличии от равнодушного Лимба. В голове, как муравьи по раскуроченному гнезду, забегали мысли, пока взгляд карлика становился внимательней, глаза синели, пока не превратились в сапфировые.
Подумала даже, сейчас позвонит по небесному телефону, голубя отправит, или как тут у них принято. Явится стража в горящих доспехах, и живую ведьму низвергнут в Тартар.
Картина представилась настолько четкая, что меня передернуло, карлик нахмурился.
Слева раздалось тихое покашливание. Я так резко повернула голову, что хрустнули позвонки.
– Позвольте объяснить, – неожиданно начал Герман.
Я даже вперед подалась, изумленная инициативой мертвеца-подкаблучника.
Карлик нехотя перевел взгляд на призрака.
– Потрудись, – проговорил он.
– Благодарю, – сказал призрак и поправил воротник. – Дело в том, что последние воспоминания Варвары, это холод. Как в настоящей морозильной камере. Вы понимаете, о чем я?
Герман сделал многозначительное лицо, всеми силами стараясь намекнуть, мол, вы же умный человек. Вам же не надо все, как идиоту объяснять.
Глаза у меня округлились до размеров блюдец, даже Герман странно покосился. А я пыталась понять, как ему удалось так ловко соврать. И как соврать! Если подумать, мои последние воспоминания действительно о холоде, поскольку сейчас вокруг сплошная морозилка.
Карлик отклонился назад и важно надул губы потому, что никому не хочется выглядеть дураком на собственном поезде.
Он окинул меня сочувствующим и, одновременно, покровительственным взглядом.
– Разумеется, понимаю, – сообщил он важно. – Давайте, забирайтесь. Отвезу вас к католикам. У них, конечно, перебор с душами в последнее время. Мест мало. Но на остальных вы мало похожи.
Дверь вагона открылась, серебристые ступеньки появились одна за другой и зависли прямо в воздухе, покачиваясь в такт облакам.
Я глянула на коротышку. Глаза у того снова стали прилично голубыми, подозрительный прищур исчез. Объяснений Германа оказалось достаточно, а я пообещала себе держать ухо востро и больше не попадаться на такой ерунде.
Потом проследовала за Германом, который успел подняться по ступенькам и теперь учтиво протягивает руку. Под пристальным взглядом карлика пришлось воспользоваться любезностью.
Когда схватилась за пальцы призрака, чуть не вскрикнула. Если мои озябшие ладони можно сравнить с куриной тушкой из холодильника, то его культяпки напоминают ледяную воду и обжигают.
Пришлось сцепить зубы и улыбнуться. Оказавшись в тамбуре, подальше от внимания коротышки, я приблизилась вплотную к мертвецу и прошептала в лицо:
– Что ж ты творишь? У тебя руки, как ледышки. Хочешь, чтоб мы второй раз на том же погорели?
Герман секунду непонимающе смотрел на меня, затем бескровное лицо покраснело. Он спрятал руки за спину и сделал шаг назад.
– Прошу прощения, – произнес призрак виновато. – Я просто… я
– Что? – строго спросила я.
Мертвец замялся.
– Просто мне, – пробормотал он сбивчиво, – мне просто хотелось взять вас за руку.
Я нервно хихикнула, и лицо Германа пошло розовыми пятнами. Он делал еще пару шагов и уперся спиной в стену тамбура. Просящий и одновременно восхищенный взгляд застыл на мне, глаза не мигают, а губы подрагивают, словно силится что-то сказать, не позволяет воспитание.
