Однако печатники освоили некоторое число лигатур и комбинаций существующих знаков, и таким образом они прописались в различных национальных письменностях: oe = o+e во французском языке, å = a+o в скандинавских, ä, ö, ü (иногда до сих пор печатаются как a, о, u со значком e сверху) и ſt, ch в немецком. Дальнейшие попытки приблизить печатное слово к фонетическому звучанию ограничивались добавлением диакритических знаков: здесь в первых рядах пошли французы, когда около 1770 года ввели нормы употребления надбуквенных штрихов, седили, диерезиса и т. п., благодаря чему, к примеру, одна буква е стала выполнять целых пять функций (e, é, è, ê, ë). Славянские и балтийские языки, пожалуй, пошли дальше всех в этом изменении гутенберговских литер; однако есть сомнения в том, что ł, ń, ś, ż, ė, ą, ų и так далее в польском и литовском алфавитах не мешают, а облегчают знакомство с этими языками и литературой.
К сожалению, в 1928 году турки ввели у себя не какой-то из существующих западных алфавитов, хотя чешская орфография почти идеально подошла бы для их целей, а смешали английские, французские, немецкие и румынские написания с некоторыми собственными придумками. Этот новый турецкий алфавит излишне затрудняет чтение турецких текстов; например, c соответствует английскому j, ç – английскому ch, j – французскому j, ş – английскому sh и так далее; дополнительное неудобство создает различие между i с точкой (= французскому i) и ı без точки (= французскому e)
[26].
Аналогичная трудность, которая одинаково касается и печатника, и филолога, и читателя, состоит в транслитерации на латиницу нелатинских письменностей, таких как русская и арабская. Нынешняя путаница, не только между, например, английской, французской и немецкой транслитерацией одного и того же слова, но даже между разными школами не мысли, а бессмысленности в самой англоговорящей сфере, такова, что надо увидеть ее воочию, чтобы в нее поверить. Полдюжины или больше способов транслитерации имени такой всемирной знаменитости, как Чехов, – Chekhov, Tchekhov, Tschechow, Tchékoff, Čekof и т. д., – громко говорит о необходимости хоть какой-то стандартизации и систематизации, приемлемой для наибольшего количества западных наций.
Издательское дело
К началу XIX века издательское дело окончательно оформилось как отдельная профессия. Мы могли бы назвать ее призванием, ведь даже сейчас, когда издательское дело все более коммерциализируется, идеализм пока еще остается одной из самых заметных черт настоящего издателя.
О достигнутой в начале XIX века стабильности можно судить по большому количеству фирм, доживших до наших дней, причем во многих случаях они даже остались в руках все тех же семей. Уже упоминались Longman, Rivington, Constable и Murray; в Англии и Шотландии можно добавить Blackwood (1804), Chambers, Nelson, Macmillan, Blackie, Black (1807) и Cassell (1848). В США это Harper & Bros (1817), Appleton, Little, Brown & Co.; во Франции Flam-marion, Garnier и Plon, появившиеся в начале XIX века. В Германии из-за финансового краха страны после устроенной кайзером войны и ее морального падения при нацистском режиме, а также советизации Восточной Германии исчезли почти все фирмы, которые на протяжении XIX века пользовались международной репутацией. Компании C.H. Beck в Мюнхене, Karl Baedeker в Лейпциге (ныне в Лондоне), F.A. Brockhaus в Лейпциге (ныне в Висбадене) и Herder во Фрайбурге – вот несколько уцелевших в катастрофе.
Большую гибкость и жизнестойкость английских издателей по сравнению с их немецкими и французскими коллегами отчасти можно объяснить также разницей в издательской политике. К середине XIX века в Германии и Франции стала заметно проявляться тенденция к специализации, тогда как в Англии и Америке правилом стало универсальное издательство. Поэтому перемены в интеллектуальных течениях и литературной моде плохо сказывались на благосостоянии фирмы, которая прочно связала себя с конкретной группой литераторов или школой мысли.
Накопление преимуществ, которые дал поток технических новшеств и усовершенствований, усиливалось одновременным прогрессом в организации и юридической защищенности отрасли.
В области организации следует отметить заслуги Borsen-verein der deutschen Buchhandler – Ассоциации немецких издателей и книготорговцев. Основанная в Лейпциге в 1825 году, она вскоре объединила под своим крылом издателей и оптовых и розничных торговцев книгами всего немецкоязычного мира. Ни в одной другой стране не сложилось организаций подобного же охвата и эффективности. Однако ассоциации издателей и книготорговцев в XIX веке возникали повсюду и в некоторых случаях превращались в международные союзы, такие как Международная ассоциация издателей – International Publishers’ Association.
Их деятельность принесла пользу не только самой отрасли, но и публике и авторам. Среди их величайших достижений – борьба с пиратством.
Международные нормы авторского права положили конец скандальному положению, сложившемуся между элитными и пиратскими изданиями, – первые обогащали издателей и авторов за счет читательского кармана, а вторые разоряли уважаемых издателей и авторов, не принося особой выгоды читателям. Пиратство появилось почти одновременно с самим книгоизданием. Напрасно еще в 1525 году Лютер нападал на этих литературных «воров и разбойников», ибо соображения прибыли от переиздания хорошо продающихся книг были сильнее моральных принципов. Венецианская синьория впервые в 1492 году стала защищать печатника от того, чтобы его книги издавали другие, не уполномоченные на то лица. Однако трудность заключалась в неспособности правительств добиться исполнения своих указов за границей и отсутствии межгосударственного взаимопонимания. Первую эффективную преграду на пути пиратов возвел английский Закон об авторском праве 1709 года. Но так как он не применялся к Ирландии, ирландские издатели продолжали грабить английских издателей и авторов, прикрывая свою грязную жажду наживы красивым флером патриотизма; и в этом их рьяно поддерживали ирландские власти, пока уния 1801 года не положила конец этой скандальной ситуации. Так и получилось, что три пиратские копии Sir Charles Grandison, «Истории сэра Чарльза Грандисона», Ричардсона (1753) вышли в Дублине еще до того, как в Лондоне вышло его законное издание, так как вероломные работники тайно перевезли гранки на другой берег пролива Святого Георга.
США придерживались этого устаревшего догмата эпохи меркантилизма весь XIX век и позже являлись наименее либеральным толкователем международного авторского права по эту сторону железного занавеса.
Английский Закон об авторском праве 1709 года и французский Закон об авторском праве 1793 года (предусматривавший двухлетний срок после смерти автора) были первыми законными актами, которые встали на защиту права авторов и издателей в крупных странах. Закон об авторском праве Великого герцогства Саксен-Веймарского, принятый в 1839 году, был первым в своем роде в Германии и первым, в котором устанавливался тридцатилетний срок защиты прав после смерти автора. Прошло полвека, прежде чем Бернская конвенция 1886 года наконец-то установила принцип взаимного регулирования прав на международном уровне. К настоящему моменту ее придерживаются все цивилизованные страны.
