Человеком, который «обналичил» эту тенденцию и чье имя стало практически синонимом термина «подписная библиотека», был Чарльз Эдвард Мьюди (1810—1890). «Библиотека Мьюди» открылась в Лондоне в 1842 году; ее ежегодная подписка стоимостью в одну гинею гарантировала ее успех, так как за эти же деньги можно было купить два тома из трехтомного романа.
За короткое время Мьюди приблизился к тому, чтобы стать единственным арбитром литературного вкуса в художественной литературе. Он осуществлял безжалостную диктатуру над авторами и издателями подобного рода книг: самым надежным способом понравиться Мьюди было соответствие узким рамкам респектабельности викторианского среднего класса. Шарлотта Янг, Рода Броутон, Уида, Мэри Корелли были великаншами среди «королев подписных библиотек», так что не нужно богатого воображения, чтобы представить себе уровень пигмеев.
Авторам и издателям, которые укладывались в установленные Мьюди литературные, нравственные и общественные стандарты, были гарантированы устойчивые продажи сочинений; а если они трудились достаточно долго, то достигали на первый взгляд впечатляющей популярности.
Однако мода на них была искусственной и ширпотребной, как и их сочинения. Они добивались успеха только в качестве типичных образчиков и совокупно; ни одна отдельная книга кого-либо из них – может быть, за исключением The Heir of Redclyffe, «Наследника Рэдклиффа», мисс Янг (1853), которому повезло совпасть с разгаром нового оживления англиканской Высокой церкви, – не достигла успеха исключительно благодаря собственным заслугам. Но поскольку многие из этих авторов написали по сотне, а то и больше книг, они без труда смогли преодолеть отметку в сто тысяч экземпляров или даже на порядок больше. Миссис Генри Вуд, например, издана в количестве свыше двух с половиной миллионов экземпляров, включая 500-тысячный тираж East Lynne, «Ист-Линн», отвергнутой двумя издателями, прежде чем ее не без опасений принял Бентли.
Властвование Мьюди подошло к концу в 1890-х годах, когда однотомный роман вытеснил трехтомный. Со временем места платных библиотек в основном заняли публичные.
Именно в англоязычных странах публичные библиотеки стали неотъемлемой частью общественного просвещения и отдыха. Только в тех странах, которые родственны англоамериканскому культурному и политическому духу, массово укоренились публичные библиотеки: в Скандинавии, Нидерландах и Швейцарии. Германия, что любопытно, сильно отстает; библиотеки ее крупнейших городов едва ли могут состязаться со средней английской областной библиотекой. Возможно, это тем более удивительно, что полезность публичных библиотек была признана в Германии раньше, чем где-либо. Еще в 1524 году Лютер призывал муниципальные власти использовать пожертвования и завещательные дары, ставшие недействительными после роспуска монастырей, для основания не только школ грамматики, но и «хороших библиотек или книжных домов».
Билль Юарта 1850 года обеспечил английским публичным библиотекам поддержку парламента. Управляемые как коммунальное предприятие публичные библиотеки никогда не пытались навязать своим читателям или поставщикам собственную волю. Молчаливо исключая макулатуру, они очень серьезно относились к своей роли в системе образования, удовлетворяя особые потребности читателей за счет создания, например, детских и справочных отделов, помогая студентам и ученым публикацией каталогов по разным темам и вообще поддерживая удобное равновесие между высокими и низкими запросами читающего мира. Их зависимость от демократически избранных корпораций и подчинение им привели к устранению политических и религиозных пристрастий, одновременно овеяв библиотекарей свежим ветром общественной критики – с тем результатом, что читатели всех классов получают качественное обслуживание и знают это.
Идея книжного клуба, по-видимому, родилась около 1900 года вместе с движением кооперации в Швейцарии, которое предоставляло своим участникам книги на некоммерческой основе или с участием в прибылях. Крупнейший европейский книжный клуб Buchergilde Gutenberg был основан в 1924 году образовательной секцией профсоюза немецких печатников. Первой книгой, предложенной его членам, был томик рассказов Марка Твена. Несмотря на свою профсоюзную основу, Buchergilde Gutenberg держался далеко от политики в выборе книг, в отличие от «Левого книжного клуба» и «Правого книжного клуба» в Англии, которые оба потерпели решительный крах после недолгого существования.
В Англии и Америке книжные клубы появились в основном в 1930-х годах. Здесь, как и везде (ибо книжные клубы разошлись буквально по всему миру), они сослужили людям хорошую службу, принеся книги в те дома, которые по той или иной причине, например удаленности от книжных магазинов, не задумывались о том, чтобы приобрести личную библиотеку. Однако существует очевидная опасность – как с покровительством Мьюди – втиснуть общественный вкус в более или менее узкие рамки и раздуть посредственность, не вызывающую споров, в ущерб провокационному гению. Ведущий английский книжный клуб World Books, основанный незадолго до начала Второй мировой войны, в этом отношении, по-видимому, лучше справляется с выбором нехудожественной литературы, чем художественной. 150 тысяч его членов имеют возможность прочесть, например, мемуары Черчилля, историю «Кон-Тики» и автобиографию сэра Осберта Ситвелла, тогда как лучшие из их романов никогда не выходили за границы проверенной классики, такой как «Обрученные» Мандзони и «Сага о Форсайтах» Голсуорси.
Как ни странно, распространение книг по сниженным ценам между десятками тысяч членов книжных клубов не только не привело к значительному падению продаж издательских запасов, но и скорее стимулирует их. В итоге издатели с хорошей репутацией, охотно сотрудничая с книжными клубами, тем самым помогли поддержать их средний уровень. В этом, пожалуй, и состоит реальная служба, которую книжные клубы сослужили литературе: крупные новые слои общества впервые стали сознательными читателями и постепенно ввели чтение и владение книгами в привычку и естественную часть повседневной жизни.
Бестселлеры и книги устойчивого спроса
С самого начала в истории книгопечатания некоторые книги становились бестселлерами, и нам нередко представлялся случай их упомянуть. Однако общее повышение уровня грамотности в сочетании с влиянием библиотек и книжных клубов на читающую публику значительно изменили значение этого слова в последнее время. В 1800 году бестселлером считалась книга, первый же тираж которой продавался числом 10 тысяч экземпляров. Продажа 50 тысяч экземпляров считалась невероятным успехом на протяжении всего XIX века; а в середине XX века не так уж мало книг превышают ежегодно отметку в полмиллиона.
Итак, пожалуй, настал подходящий момент сделать несколько общих замечаний по вопросу бестселлеров.
Почему они имеют такое очарование для историка? Это объясняется двумя фактами. С одной стороны, этот вопрос касается литературы, эстетики, психологии (отдельного человека и всей страны), образования, вкуса, а также деловой хватки издателей и их рекламных агентов, так что к нему можно подходить с самых разных точек зрения. С другой стороны, никто никогда не мог объяснить этот феномен до такой степени, чтобы дать рекомендации авторам, издателям и читателям на будущее – по сути дела, все догадки тут равны и на любой довод можно найти противоположные образцы.
