— Конн беспокоится о тебе, естественно.
— Не понимаю почему.
— Он хочет, чтобы ты была счастлива здесь.
— То есть он хочет, чтобы я произвела на свет детеныша селков.
— Принца очень беспокоит сокращение нашей численности, — осторожно произнес Дилан. — По результатам последнего подсчета, нас осталось меньше двух тысяч.
Маргред вопросительно выгнула бровь.
— По результатам последнего подсчета? Неужели Конн действительно верит в то, что король и другие, кто живет под волнами — так селки вежливо именовали тех, кто очень редко или вообще никогда не принимал человеческого облика, — явятся к нему, чтобы он и их сосчитал?
— Но ты же не станешь отрицать, что с каждым годом нас рождается все меньше.
Она ничего не стала отрицать. Ее неспособность родить своему партнеру ребенка стала причиной подлинной, пусть и тайной, скорби лет сорок или пятьдесят тому назад.
Маргред с деланным равнодушием передернула плечами.
— Низкая рождаемость — это цена, которую наш народ платит за бессмертие. В противном случае моря нами просто бы кишмя кишели.
— Но вместо этого наша численность сокращается. Когда-то наша популяция пребывала в равновесии, но сейчас нас умирает слишком много.
— И вновь рождаются в море, — заметила Маргред. — Так было всегда.
Как произошло и с ней самой семь веков назад.
— Не всегда. Селки, умирающие без своей кожи, не могут возродиться. Они прекращают существование.
Воспоминания нахлынули на нее, подобно крови из старой раны.
— Моего партнера убили браконьеры. Так что можешь не объяснять, что происходит с селки, который умирает без своей шкуры.
Дилан внимательно наблюдал за ней.
— Я оскорбил тебя.
Но она не собиралась доставлять ему даже такого удовольствия.
— Как бы то ни было, это так. Может, он бы и сам выбрал такую судьбу. У бесконечного существования тоже есть свои… недостатки.
— Ты чем-то недовольна?
Недовольна, опустошена, одинока, не нахожу себе места… Маргред упрямо задрала подбородок.
— Мне просто скучно.
Он впился взглядом в ее лицо.
— Я слышал, ты развлекаешься на берегу.
— Тебя это интересует, потому что…
— Быть может, тебя обслуживали бы лучше и ты получила бы больше удовольствия, если бы направила энергию на представителей своего народа.
Маргред склонила голову к плечу.
— Занимаешься сводничеством для принца, а, Дилан?
— Всего лишь высказываю дружеское предостережение. Общение с людьми может принести и неприятности тоже.
— Но ты ведь и сам — наполовину человек, разве нет?
Он строго поджал губы.
— Невозможно быть кем-то наполовину. Ты или селки, или нет. Ты или живешь в море, или умираешь на суше. Что до меня, то я — селки, как и моя мать.
Ага, значит, она-таки наступила ему на больную мозоль. Маргред снова нанесла удар в то же место, подобно детям, которые на берегу тычут палкой в медуз, чтобы посмотреть, как те сжимаются.
— Но твой отец был человеком.
— Я говорю не о своем отце.
— В таком случае расскажи мне о своей матери.
— Она утонула. В рыбацкой сети. — Порыв ветра принес с собой крики чаек. Дилан повернулся и взглянул Маргред прямо в лицо. — Потому что подплыла слишком близко к берегу.
— Еще одно предупреждение? — мягко полюбопытствовала Маргред. — Будь осторожен, Дилан. Я плохо воспринимаю предостережения. Равно как и указания.
— Что-то происходит, — настойчиво возразил Дилан. — Что-то такое, что влияет на равновесие сил. Конн боится. Мы все чувствуем это. В мире демонов происходят какие-то возмущения.
Маргред содрогнулась. Ей очень не хотелось думать, что причина беспокойства, снедавшего ее в последнее время, заключается не только в неудовлетворенной похоти. Прямая связь с человеческим существом грозила нешуточными неприятностями. Нарушение равновесия, существующего между элементалями, между детьми моря и детьми огня, было во много раз хуже.
— У демонов всегда какие-то неприятности, — сказала она. — Но разве нас это касается? Или меня? Морской народ нейтрален и не участвует в войне, которую силы Ада ведут с человечеством. Мы всегда хранили нейтралитет.
— Едва ли можно говорить о нейтралитете, — заявил Дилан, — если ты трахаешься с одним из них.
Стрела попала в цель. Она поморщилась, но потом обратила улыбку в оружие.
— Так, как делала твоя мать?
— Моя мать вышла замуж за моего отца.
Маргред растерянно уставилась на него, не веря своим ушам.
— Правда? Но почему?
Дилан злобно оскалился.
— А ты как думаешь? Потому что он забрал ее шкуру.
Ага, вот, значит, как. Селки не могли вернуться в море без своей шкуры. Смертный мужчина мог удерживать жену-селки… до тех пор, пока прятал ее шкуру. Впрочем, дети в таких союзах рождались редко — и обычно оставались людьми, — так что браки даже могли оказаться удачными. Иногда.
— После того как со мной произошло Обращение, я нашел ее шкуру, — пояснил Дилан. — Она забрала меня с собой в море.
Маргред попыталась и не смогла представить, каково это — впервые войти на землю под волнами в… Сколько ему тогда было? Двенадцать? Тринадцать? Почти взрослый, оказавшийся в совершенно незнакомом новом теле и в таком же мире.
— Наверное, это было… непривычно, — наконец выразилась она.
Дилан склонил голову в знак согласия.
— Я ощущал страшную неловкость, и это еще мягко сказано. Так что держись своего народа, — посоветовал он. — Так будет легче для всех.
Он был прав.
Конечно, он был прав.
В общем-то, его рассказ не оставил ее равнодушной. И все-таки… Маргред бросила взгляд на его горло. Он не носил трискелион,
[7]
знак хранителя, указывающего на его принадлежность к элите правителя. Но при этом Дилан оставался протеже принца, таким же его созданием, как и гончая Конна. Надо ли понимать его так, что предостережение ей было сделано из искреннего желания помочь? Или юноша преследует собственные интересы?
Оставив его, Маргред спустилась по ступеням башни к подземным пещерам под замком. Толстые каменные стены прорезали узкие полоски света. Глаза девушки быстро привыкли к полумраку. Запах океана поднимался снизу, подобно дыму костра, разведенного людьми.
