— Приношу извинения за беспокойство, — любезно приветствовал его Калеб. — У вас найдется несколько минут свободного времени?
Уиттэкер растерянно заморгал, как если бы дневной свет причинял ему нестерпимую боль.
— Кто-нибудь пострадал?
В голове у Калеба что-то щелкнуло, как предохранитель на пистолете.
— Почему вы спрашиваете об этом?
— Собственно, я… А разве не такой вопрос задают люди, когда ни с того ни с сего у них на пороге в столь неурочный час появляется полиция? — Уиттэкер поморщился. — Прошу меня извинить, но ведь сейчас еще раннее утро, не так ли?
— Сейчас три часа дня, — спокойно ответил Калеб. — Так я могу войти?
— Разумеется. — Уиттэкер отступил в сторону, распахивая дверь. — Будьте как дома.
А вот это вряд ли. Снаружи, по крайней мере, серая кровельная дранка и строгая белая отделка выглядели уступкой принятым в Новой Англии требованиям, предъявляемым к внешнему виду дома и чувствительности соседей. Зато открывшееся глазам Калеба помещение ничуть не походило на те, в которых ему доводилось бывать раньше. В одном конце огромного зала, доминируя над окружающей обстановкой, высился массивный камин, сложенный из камня. Другую стену занимал шестифутовый аквариум, в котором резвились яркие рыбки. Расположенные между ними широкие окна с зеркальными стеклами выходили на мыс.
Калеб сунул большие пальцы рук в передние карманы джинсов. Замечательный вид, — заметил он.
— Мне тоже нравится.
— Если только не идет дождь.
— Что вы имеете в виду?
— Вы опустили жалюзи. — Калеб коснулся шнура, управляющего ими. — Вы позволите?
Калеб поднял жалюзи, открывая взору прояснившееся серебристое небо. Со своего места он мог видеть, как деревья и камни отступают от берега под натиском песка и сланцевой глины. На пляж медленно накатывались свинцово-серые волны. Дождь смыл все следы его деятельности на песке сегодня утром. Вместе с желтой полицейской лентой исчезли и обугленные деревяшки от костра.
Но на том месте, где вчера полыхал огонь, на пляже все еще сохранилось большое черное пятно выжженной земли.
Калеб отвернулся от окна.
— По-моему, не стоит отказываться от столь прекрасного зрелища.
— Нынче утром у меня здорово болит — то есть болела — голова. Свет режет мне глаза.
— Сожалею. Скажите, вчера вечером голова у вас тоже болела?
— Собственно говоря, да, болела. К чему эти расспросы, шеф? Я не склонен считать, что вы заглянули сюда только затем, чтобы поинтересоваться моим здоровьем.
— Мне хотелось бы знать, не заметили ли вы вчера вечером необычной суеты и суматохи на пляже.
— Три недели назад вы заявили, что разбираться с подростками и туристами — ваша работа. Или вы с тех пор передумали?
Необходимо сохранять ровные отношения со всеми членами общины, напомнил себе Калеб.
— Почему бы нам не присесть для начала?
Уиттэкер пожал плечами.
— Да ради бога, не стесняйтесь!
И он направился к массивным кожаным диванам.
Калеб с удовлетворенным вздохом опустился на мягкое, глубокое сиденье, вытянув перед собой больную ногу. От диванных подушек исходил приятный аромат древесного дыма и виски.
— Итак, вы не заметили никакого костра?
— Понятия не имею, о чем вы толкуете.
— Быть может, вы смогли бы описать мне свой вчерашний вечер. Вы не станете возражать, если я буду делать пометки?
— Не могу представить, зачем вам может понадобиться запись нашей беседы, но если это поможет… Где-то около шести или шести тридцати я приготовил ужин. Жареная рыба и полента,
[14]
если вас интересуют такие подробности. Потом вымыл посуду и сидел вот на этом самом месте с книгой и виски, пока не отправился спать.
И ответ, и тон, каким он был озвучен, оказались именно такими, как и ожидал Калеб.
— Вы были один?
— К несчастью.
— Ив котором часу вы пошли спать?
— Я не смотрел на часы. Но было довольно рано. Как я уже говорил, у меня болела голова. А теперь, если вы закончили…
— Вы, случайно, не смотрели в окно? Или, быть может, выносили мусор? Проверили, заперта ли дверь, перед тем как лечь спать?
Уиттэкер страдальчески скривился.
— Очевидно, я так и сделал.
— А именно?
— Скорее всего, я проверил, заперта ли дверь.
— Передняя дверь?
— Да. Собственно, по какому праву вы допрашиваете меня, словно преступника?
— Прошлой ночью на пляже было совершено нападение на женщину. Возможно, вы видели или слышали что-нибудь, что помогло бы мне установить личность того, кто набросился на нее.
— Только не с моею мигренью. И не в сплошной темноте.
Ага, как же! Как будто нужен яркий дневной свет, чтобы разглядеть костер!
— Вы, случайно, не помните, включали ли свет на крыльце? — полюбопытствовал Калеб.
— Говорю вам, я был один. Я никогда не включаю наружное освещение, если не жду гостей. — Уиттэкер встал. — Послушайте, шеф Хантер, я, конечно, ценю ваше усердие и старательность, но уже слишком поздно. Если бы несколько недель назад вы не отпустили тех подростков, возможно, вчерашнего инцидента и не случилось бы.
Засранец!
— Существует большая разница между распивающими пиво несовершеннолетними подростками и покушением на убийство, — заметил Калеб, стараясь ничем не выказать своего раздражения. — Разве что между ними есть что-то общее, чего я не знаю, но чем вы, должно быть, готовы поделиться со мной.
— Вы первый упомянули о том костре. Естественно, я предположил…
На поясе у Калеба вновь завибрировал сотовый телефон. Он бросил взгляд на дисплей определителя номера. Люси. Опять.
— Я должен ответить на звонок, — обратился он к Уиттэкеру.
Адвокат пожал плечами.
— Так отвечайте. Лично мне кажется, что наша беседа окончена.
— Все может быть, — откликнулся Калеб. Он отвернулся, глядя на разъяснившееся небо за стеклами окон. — Люси? Что случилось?
— Калеб, прости меня, пожалуйста.
От внезапного дурного предчувствия у него заломило затылок.
— Что стряслось? Как Мэгги?
— Она… я… Я отлучилась совсем ненадолго, минут на пятнадцать, клянусь… я…
— Сделай глубокий вдох и успокойся, — посоветовал он, хотя у самого кровь уже шумела в ушах. — Расскажи, что у вас произошло.
