— Они показали тебе лицо. А он изуродовал ее тело до неузнаваемости.
Калеб не собирался описывать ей, в каком состоянии они обнаружили тело второй селки. Плохо уже то, что сегодня ночью ему наверняка будут сниться кошмары, порезы и ожоги, распухшие запястья и лодыжки, покрытые синяками пальцы, грудь и бедра.
Он сразу же узнал следы пыток, характерный почерк иракских «эскадронов смерти». За последние три года он видел слишком много тел, сброшенных в каналы и оставленных в глухих переулках, на обочинах дорог и на задворках рынков подобно ненужному хламу и мусору.
Сейчас все было намного хуже, потому что это происходило здесь, дома.
Потому что на месте той женщины могла оказаться Мэгги.
— Он сжег ее шкуру? — спросила Мэгги.
Калеб нахмурился, выныривая из своего собственного, личного кошмара.
— Что?
— Ее котиковая шкура. Ты нашел ее?
Сегодняшнее долгое, утомительное утро он провел, стоя за желтой лентой ограждения, глядя, как работают эксперты-криминалисты, инспекторы, ныряльщики. На этот раз ему не доверили вести журнал учета собранных улик и вещественных доказательств. Но он бы наверняка заметил суету и возбуждение, случись им обнаружить что-либо важное. Автомобиль. Одежду женщины. Сумочку.
Или даже что-либо совершенно необычное и неожиданное, например шкуру животного.
Он взглянул ей в глаза.
— Нет.
— Тогда он уничтожил ее, — прошептала Мэгги.
— Не было обнаружено никаких следов костра, — возразил Калеб. А ведь его хорошо искали, надеясь обнаружить связь с первым преступлением. — Может, он забрал ее с собой и спрятал где-нибудь.
— Нет. — Глаза Мэгги расширились. — Но это могла сделать Гвинет. Она была… помешана на самосохранении. Она наверняка должна была обезопасить себя. Лучше, чем это получилось у меня, — с легкой горечью добавила она.
С болью в душе Калеб вспомнил, как отчаянно сопротивлялась Мэгги, пытаясь добраться до костра в ночь нападения.
Мне нужно то, что он отнял у меня…
Не могла ли она ошибаться в отношении Гвинет? Или же строила предположения, надеясь… на что, собственно, она надеялась?
— Недавно ты говорила, что селки без своей шкуры не могут принимать иное обличье.
— Не только это. Море — наша жизнь. Без него мы умираем.
— Все умирают, — грубовато заметил Калеб.
Глаза Мэгги затуманились и померкли от осознания потери.
— Но не навсегда. У людей есть душа. А селки возвращаются в море.
Он был простым полицейским, потому не знал, как нужно реагировать на ее разговоры о душе. Зато он прекрасно понимал, что значит чувство вины. И мотивация.
Улики. Вещественные доказательства.
— Твоя подруга селки ничего не спрятала. Во всяком случае, на берегу. Эксперты тщательно обследовали прибрежные скалы и рощи. Если бы шкура была где-нибудь здесь, они бы непременно нашли ее.
— Остров, — вырвалось вдруг у Мэгги.
— Какой остров?
— Дилан упомянул остров, на котором он держит кое-какие вещи. Если Гвинет последовала за ним туда, она могла поступить аналогичным образом.
Но Калеб не мог думать о своем брате. Пока не мог.
— В Мэне тысячи островов. Мы не можем обыскивать каждую необитаемую скалу в океане, надеясь, что нам повезет.
— Это какой-то остров в трех милях отсюда, находящийся в частной собственности. Думаю, ты можешь найти его, — с уверенностью заявила Мэгги. В глазах ее светилась решимость. — Я могу найти его.
— Я не позволю тебе играть роль Приманки.
Губы ее изогнулись в слабой улыбке.
— В таком случае, похоже, нам придется действовать сообща.
Он не мог отказать ей. Не мог. Особенно когда она была права.
— Ладно, — устало махнул рукой Калеб. — Завтра я достану лодку.
— А почему не сегодня вечером?
— Через пару часов станет слишком темно, чтобы отправляться в плавание, а тем более начинать поиски. Кроме того, — он заставил себя посмотреть ей в глаза, — я не могу покинуть остров без разрешения Рейнолдса.
— Но… ты же шеф полиции!
— Я также представляю интерес для проводимого расследования, — ровным голосом ответил он. В свете случившегося он не мог позволить себе быть сентиментальным. Не мог позволить себе выказать недовольство. Или хотя бы проявить гордость. — Я добровольно предложил им пройти испытание на детекторе лжи. Я готов предоставить им доступ к своей финансовой отчетности, к врачебной карточке со всеми записями после войны о состоянии моего здоровья. Я дал им номер телефона моей бывшей жены. Но понадобится некоторое время, чтобы снять меня с крючка.
И еще больше, чтобы восстановить его доброе имя.
— Тогда мы должны использовать то время, что у нас есть, — сказала Маргред.
Он кивнул.
— Я закончу с полиграфом
[19]
до обеда. В котором часу ты освободишься?
— В два часа. Но я имела в виду не наше рабочее расписание. — Она взяла его руку и положила себе на грудь. От удивления он замер, боясь пошевелиться. — Отвези меня домой сегодня вечером.
Во рту у Калеба пересохло. Мозг отказывался воспринимать происходящее, поскольку вся кровь устремилась вниз живота.
Ему пришлось очень постараться, чтобы голос его прозвучал как обычно, чтобы ничем не выдать своего волнения.
— Это самое лучшее предложение, которое я услышал за весь сегодняшний день. Но я не могу.
«Так пошевели рукой, тупица!»
Но и этого он сделать не мог. Ее грудь была такой мягкой, сосок напрягся у него в ладони, и, почувствовав, как рука сжимает эту округлую мягкость, он вновь ощутил невероятное возбуждение.
— Почему нет? — спросила она.
Он постарался разумом вернуться к происходящему, но оставил руку там, где она находилась. Действительно, почему нет?
— Э-э… — промямлил он. — Сейчас самый разгар сезона. Все комнаты на острове зарезервированы и сданы внаем. Поэтому у нас полдюжины детективов спят по очереди на койках в камере предварительного заключения, а сержант ночует у меня. И я не собираюсь вести тебя мимо него на цыпочках, чтобы попасть в спальню.
Губы Маргред сложились в лукавую улыбку.
— Тогда мы прокрадемся на цыпочках мимо твоей сестры.
Она говорила совершенно серьезно. Она хотела его. Сегодня вечером. Сейчас.
Он попытался рассмеяться. Вдохнуть воздуха.
— Ты намерена контрабандой доставить меня в свою комнату? Ее теплые, мягкие губы скользнули по его щеке.
