– Нет, сэр, я ничего не умею. Я лишь работала на ферме, но, честно говоря, и это у меня не очень-то получалось. – Тело Джульетты почти сводило судорогой. – Я не знаю, зачем я здесь, месье. Я в полном смятении.
С глубоким вздохом Варнье вытащил платок и протянул ей.
– Мои извинения, мадемуазель. Я думал, вам все известно.
– Что известно? – спросила Джульетта, повысив голос. Она ждала подробностей гнусного соглашения, что заключила с этим мужчиной ее мать.
Их снова прервал слуга, который убрал нетронутую тарелку Джульетты и через мгновение вернулся с двумя порциями прессованной утки с вишневым соусом и тушеными овощами.
Варнье дождался, когда прислуга уйдет и закроет за собой дверь.
– Я знал… – Он сделал неуверенную паузу, прежде чем продолжить: – Что ж, я связан с вашей покойной матерью, и после ее смерти забота о вас легла на меня. Я, так сказать, ваш опекун.
– Вы? – Джульетта искала ответы в лице мужчины, но он выглядел абсолютно невозмутимым. – У меня есть отец, месье Варнье. Я о вас никогда не слышала.
Он взял нож и вилку и начал резать утку. Его руки были худыми, но изящными, а пальцы – длинными и тонкими.
– Вам следует поесть. – Варнье указал на тарелку. Откинувшись на спинку стула, он изучил девушку долгим взглядом. – Мы скажем, что вы моя племянница.
Вытерев лицо салфеткой, она уставилась на еду. Вишневый соус напомнил ей кровь. Джульетта была уверена, что от слез лицо ее опухло и покрылось пятнами.
– А я правда?..
– Что?
– Ваша племянница?
– Нет… Нет, что вы! Мы не связаны родственными узами, – отчеканил Варнье, как будто одна мысль об этом была ему неприятна. Он продолжил есть, игнорируя тот факт, что Джульетта даже не прикоснулась к своей утке.
– Но я не понимаю. Почему вы должны обо мне заботиться? У меня есть семья. Вы знали мою мать, когда она жила в Париже?
Варнье перестал жевать.
– Да, можно и так сказать.
– Но дело не в этом? Я не понимаю, как вы связаны с моей матерью? – Джульетта взяла вилку и нож, но тут же положила на место.
Варнье, откинувшись на спинку стула, ковырнул ногтем скатерть.
– Лично я вашу мать не знал, хотя она вроде как милая женщина. После ее смерти я стал вашим опекуном. Вам никто больше не причинит вреда, Джульетта. Большего вам знать не нужно. – Он потер руки, как будто в знак того, что разговор окончен.
По телу Джульетты пробежал холодок. Откуда Люсьену Варнье известно, что ей причиняли вред? Он не мог знать о Маршане и Мишеле Бюссоне. От этих мыслей голова Джульетты шла кругом, и она ощутила слабость, как будто вот-вот упадет в обморок.
Варнье смотрел на нее.
– У меня есть прекрасный учитель фортепиано. Месье де Пасс утверждает, что у него хорошие рекомендации. Я подумал, что можно немедля приступить к занятиям. Вы любите музыку?
Джульетта кивнула, но подумала, что единственная музыка, которую она когда-либо слышала, звучала в церкви. Или когда сумасшедший месье Морель играл на полусломанной скрипке на городской площади в рыночные дни (когда не кричал на женщин, чтобы те дали ему хлеба и сыра из своих корзин).
– Вы умеете читать? – Вопрос Варнье не показался оскорбительным. – Если нет, мы немедленно начнем уроки.
Похоже, он даже не заметил, что Джульетта кивнула. Мать научила ее читать Библию, однако были и другие книги, которые Тереза привезла из Парижа. Александр Дюма и Гюстав Флобер были мамиными фаворитами. Джульетта вспомнила женские руки, обветренные после мытья и разделки мяса, перелистывающие нежные страницы книг. Маме часто приходилось облизывать сухие пальцы, чтобы перевернуть тонкие бумажные листы.
Неохотно Джульетта откусила от утки, положила кусочек на язык и заставила себя проглотить его. Птица была не такой свежей, как те, которых они забивали на ферме, но вишневый соус оказался роскошной приправой, к которой вкусовые рецепторы Джульетты пока не привыкли. Еда на ферме состояла в основном из тушеного мяса и хлеба, но в этой новой жизни все было куда сложнее. Она взглянула на резные деревянные панели и тяжелую люстру. Чувства были перегружены видами улиц, платьев и звуками города за окном. Теперь и язык столкнулся с замысловатой смесью простых продуктов. Джульетта тосковала по безыскусному четырехкомнатному дому из дерева и камня, но когда вспоминала Мишеля Бюссона, понимала, что не сможет вернуться, даже если захочет. Джульетте пришло в голову, что она, возможно, никогда больше не увидит ферму или своих братьев и сестер. Грудь ее сжалась от боли.
– Мне предстояло выйти замуж, – выпалила она.
– Да. Я знаю, – спокойно ответил Варнье, не отрываясь от тарелки. – Об этом я тоже позаботился.
– Что вы хотите сказать?
Он перестал есть.
– Вы теперь свободны от обязательств, как и ваша семья. Теперь вы счастливы?
Джульетта кивнула.
– Вот и отлично. – Варнье вновь приступил к утке. – Давайте, доедайте ужин.
– А как же мои брат и сестра?
– А что с ними? – Варнье сделал глоток вина. Он внимательно изучил стакан, прежде чем сделать еще глоток.
– Разве вы не должны их опекать?
– Нет. – Он поставил стакан на стол, словно восклицательный знак. – Только вас.
– Почему только меня? – спросила Джульетта резче, чем ожидала.
Вздохнув, Варнье запустил руки в мягкие песочно-русые кудри.
– Когда-нибудь, когда я сочту, что вы готовы, я все вам объясню.
– Я уже готова. Почему я оказалась под вашей защитой, а мои брат и сестра – нет?
– Нет, моя дорогая, вы определенно не готовы. Но однажды будете, и тогда мы с вами все обсудим. – Люсьен Варнье от души рассмеялся. Его зубы были явным свидетельством достатка и хорошего ухода. – Ваши брат и сестра находятся на попечении отца. А вы – моя подопечная. Все ясно?
Джульетта ощетинилась. Ее раздражало, что ее считают ребенком и не говорят правду о ее положении. Она больше не была наивной девчонкой, и ее возмущало, что от нее утаивают вещи, напрямую касавшиеся ее судьбы.
Джульетта собиралась потребовать объяснений, но Люсьен Варнье внезапно встал из-за стола.
– День выдался тяжелым, – с улыбкой сказал он. – Уверен, вы меня понимаете. – Варнье ушел, не дожидаясь ответа.
Когда дверь захлопнулась, в столовой появилась Мари – так быстро, словно ее позвали.
– Как насчет хлеба и сыра, моя дорогая? Еще у нас есть пирог.
Джульетта, улыбнувшись доброй женщине, отказалась от угощений и удалилась в комнату. Там она погрузилась в сон и спала так крепко, что ей не мешало даже пробивающееся сквозь шторы солнце. Наконец, Джульетту разбудил семикратный перезвон церковных колоколов.
