Вернувшись в номер, она заметила записку от Билли, в которой муж предлагал присоединиться к «ним» в казино. Нора не спеша оделась, выбрав шелковое платье медного цвета с медными же бусинами на плечах. Следуя примеру Джин Харлоу, решила отказаться от бюстгальтера и сделала макияж чуть выразительнее, придав глазам более страстный взгляд. Взглянув в зеркало, Нора осталась довольна. Она выглядела просто потрясающе, только вот муж никогда не оценит эту красоту по достоинству.
Направляясь по коридору к казино, Нора уловила цветочный запах. Этот аромат как будто вернул ее в другое место и другое время. Там перед ней стоял другой мужчина, и платье было другим. Все вокруг внезапно закружилось. Чтобы не упасть, Норе пришлось ухватиться за стол. Списав все на стресс, она поправила платье и зашагала по коридору, не обращая внимания на запах цветов.
Создавалось впечатление, что каждое помещение отеля превосходит другое по замысловатости потолков и балконов. Очень скоро до ушей Норы донесся шум компании Билли. На самом деле она услышала их даже раньше, чем увидела. Они сидели в баре и пили мартини. Состояние их подтвердило все подозрения. Они были пьяны. Билли откинулся на спинку стула, как он обычно делал после трех-четырех бокалов. Рядом стоял долговязый Форд Тремейн и беседовал о чем-то с другим мужчиной, в котором Нора узнала Зейна Кинга, кинооператора «Поезда в Бостон». Нора слышала, как Форд все повторял Зейну по несколько раз. Хотя он стоял достаточно близко, он кричал настолько громко, что голос было слышно далеко от центральной люстры. Как только Нора появилась в баре, серые глаза Форда в одночасье загорелись. Зейн обернулся следующим, а за ним последовал и Билли.
– Билли, твоя невеста прибыла. – Форд прислонился к барной стойке. Когда он не находился на съемочной площадке, у него появлялся сильный южный акцент уроженца Оксфорда, штат Миссисипи. По крайней мере, он все еще мог стоять на ногах. – Билли думал, что ты его бросила.
– Правда? – Нора посмотрела на Билли. Его стеклянные глаза указывали на то, что он начал пить сразу после ее ухода из номера. – Рада, что вы, ребята, присоединились к нам в медовый месяц.
– Да, точно. Она злится, Уильям! – Форд улыбнулся. – Уильям сказал, что ты разозлишься. А я сказал, что ты не можешь злиться на него.
Улыбка Форда исчезла. Он привык применять свои чары для фотоаппаратов и прессы, но они покидали его в тот же миг, как выключались камеры. Его комментарии звучали как предупреждение. В холодном тоне и колкости слышалось что-то еще. Форд ее не любил, и Билли, казалось, об этом знал.
– Билли знает, что я на него не сержусь, – заверила Нора, ловя взгляд бармена. Ей нужно было выпить.
Билли смотрел на жену, но никак не мог сосредоточиться на ее лице.
– Мне кажется, ему нужен кофе, парни.
Чувствуя на себе взгляд Форда, Нора попросила кофе для Билли и одним быстрым движением допила мартини. Поставив пустой бокал на стойку, она заказала еще.
– Тебе известно о Фар Лэп? – Билли, казалось, разговаривал со своим отражением в зеркале.
Зейн прервал его:
– Он весь вечер только о нем и талдычит.
– Кто такой Фар Лэп?
– Жеребец, известный как Рыжий Ужас. – Форд приблизился и положил руки на плечи Рэппу. – Да, Билли?
Тот, кивнув, произнес что-то невнятное о призраке.
– Да, все верно. – Форд повернулся к Норе. – Фар Лэп – это австралийский жеребец, который стал чемпионом мира. Он приехал сюда, в Штаты, для участия в соревнованиях, но умер при загадочных обстоятельствах.
Нора посмотрела на Зейна, который лишь пожал плечами и покачал головой.
– Он весь вечер говорил о призраке лошади, даже когда был трезвым.
Нора улыбнулась Зейну. Он был красивым светловолосым мужчиной из Индианы, типажом, напоминавшим футбольного полузащитника. Лицо его не было столь угловатым, как у худощавого Форда.
– Мы с Билли видели Фар Лэпа. Когда это было, приятель? В тридцать втором или тридцать третьем?
– В одна тысяча девятьсот тридцать втором году, – громко объявил Билли с пьяной уверенностью.
Форд втиснулся между ним и Зейном и закурил.
– Все думали, что он хромой, что он не справится с грунтовой дорогой. Но, черт, когда этот конь – а он был просто огромный! – вырвался через ворота, все стало ясно наперед. Около года назад мы с Билли вернулись, но увидели его уже после смерти. Так знаешь что? Сердце этого скакуна оказалось в три раза больше сердца нормальной лошади! – Форд указал на них сигаретой, чтобы подчеркнуть значимость своих слов. – Из него сделали чучело и поставили на лужайке в Бельмонт-парке. Позор, правда, Билли?
Рэпп драматично кивнул:
– Проклятый позор.
– Хорошо, я подыграю, – отозвалась Нора. – Как умер конь?
– Яд, – ответил Форд, приподняв бровь.
– Яд? – Нора скрестила руки. – Хм.
– Мышьяк, – невнятно добавил Билли.
– Проповедники ненавидели Фар Лэпа. Видели в нем что-то греховное. А тебе известно, что мой отец был проповедником? – Форд потянулся и взял свой стакан.
– Нет, я не знала.
– Так вот, когда Фар Лэп прибыл в Америку, для всех это стало грандиозной новостью. Его дьяволом называли. Он был почти как Роберт Джонсон
[46], который заключил сделку с дьяволом.
– Или Паганини.
– Не знаю никакого Паганини. – Форд пожал плечами.
Нора тоже не знала, но почему-то заговорила об итальянском скрипаче. Она не могла понять, что с ней происходит, но самодовольная улыбка Форда вернула ее к реальности.
Нора поняла, в чем было дело. Они с Фордом соревновались за Билли.
Рот девушки открылся прежде, чем мозг успел обработать все то, что она намеревалась сказать. Ей казалось, будто кто-то другой овладел ее телом.
– Эта история стара как мир, Форд. Когда люди имеют дело с гением, никто не знает, получил он талант от природы или же заключил сделку с дьяволом. До Роберта Джонсона жил виртуоз Никколо Паганини. – Нора настолько реально представила невысокого мужчину, сидящего за фортепиано, что даже ощутила его дыхание. – Говорят, он убил женщину и заключил ее душу в скрипку. Дар дьяволу в обмен на талант. В пении скрипки слышался ее плач.
Взглянув на мартини, Нора поставила бокал на стойку. Возможно, это был знак, что с алкоголем пора заканчивать.
– Сделка с дьяволом, – повторил Билли, затем бросил на Нору почти умоляющий взгляд. – Ты же понимаешь, о чем я, не так ли, Нора?
Она подумала о Холстеде и о свадьбе, на которую надеялась.
