Вчерашняя помощь Дилана оказалась для нее и откровением, и предупреждением. Но она не могла рассчитывать на это при каждой доставке. Как не могла рассчитывать и на Дилана — месячные задерживались.
Как он вчера сказал? «Ничего не должно измениться. Я просто хочу секса». Вполне предсказуемая мужская реакция.
Он ненадежный. Но предсказуемый.
— Простите, — сказала она. — Но мы никого не нанимаем.
— Я не прошу денег.
В голосе Иерихона чувствовался легкий южный акцент, словно аромат бурбона в родниковой воде. Она снова подумала, что за нелегкая забросила его так далеко от дома.
— Только иногда… Я подумал, что мог бы вам помогать, — со спокойным достоинством повторил он.
Голова у нее разболелась. Она не знала, что делать. Когда в «Перфеттос» требовалась посудомойка, Алэн выезжал на угол, где околачивались поденные рабочие, и нанимал помощника прямо с улицы. Но у Алэна не было ребенка, о котором он мог бы беспокоиться. Он и не хотел никакого ребенка, никого, о ком можно было бы заботиться. Сволочь!
Но через столько лет эти слова уже потеряли свою силу и не заводили ее больше. Когда она думала об Алэне, то ощущала только усталость.
— Я дам вам знать, — сказала она.
— Хорошо, мэм. — Иерихон поглубже натянул кепку, прикрывая козырьком чистые беспокойные глаза. — Спасибо.
Он повернулся, чтобы уйти, и чуть не столкнулся с Маргред, которая как раз выходила из-за угла. Они топтались на месте, словно бойцы, выискивающие у противника уязвимые места и пока не наносящие ударов. Наконец Иерихон отступил, и Маргред прошла в кухню.
Когда она потянулась за передником, щеки ее горели.
— Что он здесь делает?
Реджина приподняла брови, удивленная ноткой враждебности, прозвучавшей в ее голосе.
— Я думаю его нанять.
— Зачем?
— Мыть пол, разгружать покупки и всякое такое…
Антония, не оборачиваясь от плиты, презрительно фыркнула:
— Нам не нужен посторонний мужчина, чтобы выполнять за нас работу.
Им не нужен был мужчина и восемь лет назад, когда Реджина появилась на пороге ресторана Антонии с Ником на руках. Несмотря на все свои недостатки, на все сложные чувства по отношению к ушедшей из дому дочери и трехмесячному внуку, Антония делала все, что было необходимо. Но с годами она не становилась моложе. Реджина смотрела на руки матери, когда та лопаткой переворачивала на решетке нарезанное мясо, — сильные, с выпуклыми венами, с узловатыми от возраста суставами пальцев, с пожелтевшими от дыма ногтями — и чувствовала, как горло сжимает спазм любви и паники. Антония в этом никогда не признается, но она уже не может работать столько, сколько раньше. Маргред прекрасно обслуживает клиентов, но по вечерам она уходит домой к мужу. А сама Реджина…
— Все меняется, — коротко ответила Реджина.
Секс все меняет…
Да, приятель, так было всегда.
Месячные задерживались. Пока только на день. На один день.
Может, она и не беременна. Но Реджина ощущала груз тревоги, которая, как живое существо, давила ей на живот, жгла в груди.
— Все эти чертовы заказы на обслуживание праздников! — заявила Антония, обращаясь к Маргред. — Она приняла еще один заказ, торжество по поводу воссоединения семейства, через неделю после дня рождения Фрэнка Айви. А теперь собирается нанять помощника.
Реджина взяла нож и начала крошить зеленый лук для итальянского салата с пастой, не обращая внимания на неприятный комок в горле.
— Шесть баксов в час, пару часов в день, несколько дней в неделю. Подумаешь, большое дело!
— Мы не можем позволить себе взять его. Даже до конца сезона, — проворчала Антония.
Вжик, ежик, ежик…
— Он на это и не рассчитывает. Он не собирается оставаться здесь зимой.
— А вдруг. Он выглядит достаточно ненормальным для этого.
Может быть, и так. Нож замер над столом.
— Мне он не нравится, — сказала Маргред.
Реджина взглянула на нее так, будто ее предали.
— Раньше ты нормально к нему относилась. Он же ветеран войны. Как твой Калеб.
— От него дурно пахнет.
Реджина вспомнила Свежевыскобленный подбородок Иерихона, границу грязи у него на шее и почувствовала неприятный укол вины.
— И с тобой было бы то же самое, если бы у тебя не было места, где можно регулярно принимать душ.
Маргред покачала головой.
— Нет, все же не настолько плохо. От него пахнет… как-то не так.
Антония с шумом поставила тарелку на окошко.
— Если он не будет прикасаться к еде или путать посетителей, мне наплевать, как от него пахнет.
Реджина, не ожидавшая от матери поддержки, изумленно взглянула нее.
Антония уперлась руками в бока.
— Ты так и будешь стоять с открытым ртом? Или все-таки подашь жаркое, пока оно не остыло?
Следующие несколько часов прошли в атмосфере напряженной работы и поднимавшегося от плиты пара. В одиннадцать часов меню изменилось: на смену яичнице, жаркому и домашней жареной картошке пришли бутерброды, сэндвичи «субмарина» и пицца. Столики заполнили не желающие самостоятельно готовить отдыхающие, явившиеся в поисках горячей пищи обитатели палаток и пассажиры яхт, сошедшие на берег ради покупок или местного колорита.
Дилана не было. Реджина поймала себя на том, что ее взгляд постоянно устремляется к окошку в зал, высматривая его высокую худую фигуру, и плотно сжала губы.
— Черт, вот черт! — Она резко отдернула руку от разделочной доски.
Мать внимательно посмотрела на нее.
— С тобой все в порядке?
— Все нормально, — ответила она, рассматривая пальцы.
На этот раз под нож попал только кончик ногтя. Никакой крови, ничего не испачкано.
Никакой крови…
Она уже трижды бегала в туалет, как будто процедура стягивания трусов могла каким-то образом трансформировать пот от работы в жаркой кухне в хорошие для нее новости: «Не беременна».
Ей необходимо съездить в Рокленд и купить этот чертов тест!
Ей нужно сконцентрироваться на работе. Она любила стряпать и испытывала удовольствие от того, что кормила людей. Но теперь былой азарт исчез. Она могла приготовить блюда этого меню с закрытыми глазами.
— Если бы я никогда в жизни не поджарила ни одного моллюска и не приготовила ни одного ролла из лобстера, то была бы счастлива, — пробормотала она.
— Ты была бы счастлива, а у нас не было бы нашего бизнеса, — отрезала Антония. — Заказ готов.
