Ему казалось, что он понимает, почему это произошло. Кухня была ее территорией. Ее маленьким царством. И здесь же менее двадцати четырех часов назад она подверглась жестокому нападению.
В груди у него все сжалось. Одной рукой он осторожно взял у нее пластиковый пакет, а вторую протянул, чтобы толчком открыть дверь.
— Думаю, ты ожидаешь благодарности за то, что не дала матери выгнать меня на улицу.
Вздрогнув, Реджина посмотрела на него. Темные ресницы казались на ее побелевшем лице грязными мазками. Потом в глазах ее блеснула озорная искорка.
— А может, я хотела оставить это удовольствие для себя.
В ответ он ухмыльнулся.
Ее плечи распрямились, и она прошла — точнее, прохромала — под его вытянутой рукой. Она шла к задней двери нетвердой походкой, словно ее прогоняли сквозь строй.
Чтобы подняться по лестнице, ей требовалась его помощь. А может, это он так для себя решил. Возможно, ему просто было приятно прикасаться к ней.
Когда она принялась неловко рыться в пакете в поисках ключа от квартиры, он взял его у нее из рук и вытащил ключ из кармана ее мокрых джинсов. Он контролировал и ситуацию, и самого себя.
До тех пор, пока не переступил порог ее дома и пока стены не сомкнулись вокруг него, словно ловушка.
Она живет в… доме. В доме, какого он не знал почти двадцать четыре года. Уютном. Беспорядочном. Повсюду царил кавардак, который имеет место в жизни людей: подушки на полу, рисунок ребенка на холодильнике, фотографии на столах, красное одеяло на диване. Реджина в кепке и халате улыбается рядом с темноволосой Антонией. В рамке на стене — отпечатки маленьких ручек Ника.
Дети моря обожали собирать безделушки. Их морские пещеры и двор в Кэйр Субае были украшены богатыми и блестящими предметами — всем, что погружалось в пучину волн и что повышало им настроение или радовало глаз. Но собранное ими не было связано с личностью. Оно не несло в себе воспоминаний, на нем не было отпечатка переживаний. От всего этого у него никогда не сжималось горло, не ныло в груди.
В Кэйр Субае никогда ничего не менялось. Золото и железо, море и камень наверняка переживут все эти человеческие подарки «на память». И сейчас, окруженный милыми мелочами из жизни Реджины, Дилан с болью думал о том, что все это когда-нибудь исчезнет.
И о том, что уже было утеряно.
Он как вкопанный стоял на потертом ковре, замерев от желания и безысходности.
Реджина с вызовом задрала подбородок.
— Я гостей не ждала.
— Не ждала, — согласился он.
На окне, отсвечивая зеленым и золотым на фоне ночной темноты, висели отполированные волнами осколки стекла, нанизанные на леску. Почему это так тронуло его сердце?
— Со мной и с Ником все будет хорошо. Тебе нет надобности находиться здесь постоянно.
Он наконец обратил внимание на ее тон. Подбородок воинственно выдвинут вперед, в глазах решимость защищаться… Она обиделась, вдруг сообразил он. Она думает, что он скептически осматривает ее дом. Но он едва ли смог бы ей объяснить, что при виде сделанного цветными карандашами рисунка Ника, толстых белых свечек на столе, попкорна в тарелке у телевизора внутри у него что-то надломилось и начало оттаивать, словно кусок треснувшего льда.
Он пожал плечами.
— Хорошо.
— Ладно. — Она немного подождала, но он так и не сообразил, что сказать. — Ты можешь лечь здесь, на диване. А я пойду скажу Нику спокойной ночи.
Под дверью в спальню мальчика виднелась полоска света. Она открыла дверь и скрылась в комнате. Дилан снова мог дышать.
— Привет, малыш.
Ник вздрогнул и поднял голову. Книжка комиксов соскользнула на пол.
— Мама!
Он был рад ее видеть, очень рад. Даже если она выглядит так хреново. Ее лицо было бледным и усталым. Ничего страшного, он и раньше видел ее уставшей. Но ее шея… Вот черт! От вида ее шеи желудок его болезненно сжался.
Она перехватила его взгляд и подняла воротник повыше.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила она. Голос ее звучал, как голос бабушки, когда та накурится.
Ник пожал плечами.
— Нормально. А ты?
Она улыбнулась и присела на краешек его кровати, как делала, когда он был маленьким.
— Я в порядке. Теперь все у нас будет хорошо.
Ему отчаянно хотелось ей верить. Он не сомневался, что ей этого тоже хочется. Но ужасы прошлой ночи были еще слишком реальны. Слишком свежи в памяти. Он видел синяки у нее на шее. Этот негодяй причинил ей боль, и Ник ничего не сделал, чтобы остановить его. Он даже не знал, что она в опасности. А когда узнал, было уже слишком поздно.
— А что, если он вернется?
Голос его дрогнул, и он смутился.
Мама не стала делать вид, что не понимает, о ком он говорит.
— Он не вернется, — твердо сказала она. — Он в тюрьме.
Обычно Ник никогда не спорил, когда она говорила таким жестким тоном. Но сейчас он был взволнован, поэтому спросил:
— А что, если все-таки вернется?
Кто- то постучал в дверь.
В животе у Ника тоскливо заныло. Дилан заглянул в комнату и кивнул ему.
— Как у вас дела?
— Что ты здесь делаешь? — спросил Ник.
— У нас все в порядке, — ответила за него мама. — А в чем дело?
Дилан не обратил внимания на ее слова.
— Я буду присматривать за твоей матерью, — сказал он Нику поверх ее головы. — Пока ей не станет лучше. О'кей?
Ник судорожно сглотнул, почувствовав, как часть бремени беспокойства и вины свалилась с его плеч. Дилан был крутым. Он сказал, что найдет его маму, и он ее нашел. Если он хочет присматривать за ней, это хорошо. Это отлично. Кто-то же должен это делать.
Ник пожал плечами.
— Да, о'кей.
Дилан снова кивнул ему, словно подтверждая, что они договорились. После этого Нику стало намного лучше, чем когда он заметил синяки у мамы на шее.
— Ладно. Тогда я пошел за супом, — сказал Дилан, обращаясь к маме.
Дверь за ним тихонько закрылась.
Мама сидела на краешке кровати, закусив губу.
Внутри у Ника все задрожало.
— Мама?
Она перевела на него взгляд и улыбнулась теплой и такой знакомой улыбкой. Дрожь прошла.
— Может, хоть теперь ты немного поспишь? — спросила она.
Теперь он мог заснуть, потому что она была здесь. А возможно, и потому, что здесь был Дилан, который присматривал за ней.
Ник уютно устроился под одеялом, а когда мама наклонилась, чтобы поцеловать его, он обеими руками обхватил ее, как делал, когда был совсем маленьким. Теперь он уже был в состоянии отпустить ее.
