Пальцы ее сжали мягкий мех. Он вздрогнул.
— Да.
Она отвела глаза и сложила руки на коленях. Он видел, как туго сплелись ее пальцы. Внутри у него все сжалось.
Мгновения, отмеряемые сумасшедшей дробью его пульса и ее медленным дыханием, текли мучительно.
— А я все думала, почему ты без гидрокостюма.
Чтобы скрыть удивление, Дилан нахмурился. Он был существом из легенд. Сказочным персонажем. Уродом. Собственный отец не мог вынести его вида. Он никак не ожидал, что Реджина, разумная и практичная Реджина, так запросто воспримет и его самого, и его объяснения.
— И это все? И тебе не хочется… — Заорать? В ужасе бежать отсюда? — …потребовать от меня доказательств?
Она покачала головой.
— Я видела тебя. Я видела… Я думала, что сошла с ума.
А это… Впрочем…
— Принесло тебе облегчение? — попробовал угадать он.
Она посмотрела ему в глаза.
— Не совсем.
Сердце его тоскливо сжалось. Нет, конечно, нет. По крайней мере, она не закатила истерику. Не отшатнулась от него. Пока что.
Она облизнула пересохшие губы.
— Значит… Я хотела спросить, кто…
— Я — селки.
— Понятно, это все объясняет.
От этого едкого замечания ему едва удалось сдержать улыбку.
— На суше я человек, а в море котик.
— Но как ты это делаешь? Ты… Кто ты на самом деле?
— Я одновременно и тот, и другой. И в то же время я не то и не другое. Не человек и не зверь. Прежде чем Бог создал человечество, он создал небеса и землю, воду и огонь. С каждым таким творением формировались изначальные народы, элеметали, дети воздуха, земли, моря и огня. Селки — это дети моря.
— Хм… Это очень интересно. Но я знаю твою семью. Я знаю твоего отца, знаю…
— Мой отец — человек. — Он совсем не похож на отца. — По крови матери я селки.
Реджина слегка наклонила голову, словно пыталась сглотнуть. Дилан терпеливо ждал, пока ее практичный ум разберется в смысле услышанного.
— Но твои брат и сестра…
— Они пошли в нашего отца, — ровным голосом сказал он. — Большинство отпрысков у селки и человека оказываются людьми.
Она потрогала рукой свой живот под просторной футболкой или ему это только показалось? Действительно ли она подумала об их отпрыске? Их ребенке… Кулаки его сжались.
— Ну и когда ты узнал, что ты…
— Селки.
— …не такой, как все? — закончила она.
Он не любил думать об этом. Ему не хотелось об этом вспоминать.
— В тринадцать.
— Вау… — Она задумчиво посмотрела на него. Он почувствовал, как ладони его стали влажными от пота. — То есть еще до полного полового созревания.
Ее шутливый тон снял напряжение.
— Это произошло как раз перед тем, как вы с матерью ушли отсюда, — заметила она.
— Да.
— Тяжело тебе пришлось.
Он отрицательно покачал головой.
— Уехать отсюда было моей идеей. Моим выбором. Моей…
Виной, подумал он, но вслух ничего не сказал.
— Да брось ты! Тебе было тринадцать. А матери твоей сколько? Где-то в районе сорока?
Во рту у него пересохло.
— Намного больше.
Реджина вопросительно посмотрела на него.
— Селки бессмертны. Мы не стареем, как это происходит у людей.
— Вот как…
Снова возникла пауза. Она переваривала эту новую для себя информацию, и он пожалел, что не находится сейчас где-нибудь в прохладной темной глубине океана.
— Но она все-таки умерла. Ты ведь сказал, что она умерла?
— Она погибла. Утонула, запутавшись в рыбацкой сети через год после своего освобождения.
Он винил в этом также и себя. Реджина вздрогнула.
— Но это ничего не меняет. Твоя мать была взрослым человеком. Она в любой момент могла расстаться с тобой. Или сделать так, чтобы ты остался.
— Она не могла уйти. Раньше.
— Почему?
В нем закипала черная обида. Он проглотил ее.
— Мы не можем менять облик, мы не можем вернуться в море без котиковой шкуры. Моя мать выходила на берег, чтобы… встречаться с моим отцом. До того как родились мы. До того как они поженились. Думаю, они поженились. — Дилан очень тщательно подбирал слова, но ему не удалось скрыть горькое выражение лица. — Однажды ночью, когда она спала, он забрал ее шкуру и спрятал.
— Она выходила, чтобы встречаться с ним… — повторила Реджина.
Он должен был догадаться, что она сфокусирует свое внимание вовсе не на том, на чем надо. Она была человеком, к тому же женщиной. Она не способна понять, что управляет такими, как он.
— Да.
— Значит, он был для нее по крайней мере привлекателен.
— Но это не давало ему права пытаться удержать ее, — раздраженно сказал Дилан. — Контролировать ее.
— И сколько еще она оставалась с ним после этого? Тринадцать лет, четырнадцать?
Он хмуро смотрел на нее.
— У нее не было выбора.
— У них было трое детей.
Дилан не мог больше говорить. Именно он нашел шкуру своей матери. Именно он принес ее ей. Именно он разрушил их семью.
Он молча смотрел в глаза Реджине, пораженный и смущенный бушевавшими в нем чувствами. Словно ему снова было тринадцать, и он был подавлен и приведен в смятение изменениями, которые происходили в его теле, и разрывался между своими привязанностями и глубокой, отчаянной тягой к морю.
Стараясь дышать ровнее, он напомнил себе, что уже давно не тот мальчик. Он не был жертвой эмоций. Он был селки, бессмертный и непроницаемый для человеческих чувств.
— Калеб знает? — спросила Реджина, возвращая его в водоворот человеческих страстей и отношений. — О том, что вы с матерью своего рода…
Глаза его сузились.
— Уроды? — тихо сказал он.
Она скрестила руки на животе.
— Я хотела сказать «сирены», но ты можешь называть себя как угодно. Так он об этом знает?
— Он знает. У него в последнее время появился определенный опыт общения с… сиренами.
Рот ее приоткрылся.
— Боже мой! — выдохнула она. — Мэгги?
Маргред ее подруга, подумал Дилан, и в груди появилась неприятная тяжесть. Разумеется, Реджина, с ее пылкой преданностью дружбе, с ее добрым сердцем, не отвернется от Маргред, несмотря на то что она — селки. А если она не отвернется от Маргред, то получается… Но он не позволил себе довести эту мысль до конца.
