Письмо CXVII
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Ты доставишь мне много хлопот и, сам того не зная, вынудишь ввязаться в долгую и докучную тяжбу, если будешь задавать мне хитрые вопросы, в которых я не могу ни разойтись с нашими, не поссорясь с ними, ни согласиться, не поссорясь с совестью. Ты спрашиваешь, верно ли такое утвержденье стоиков: мудрость есть благо, быть мудрым – не благо. Сперва я изложу мнение стоиков, потом решусь высказать и свое сужденье.
(2) Наши считают, что благо телесно, ибо благо действует, а что действует, то телесно. Благо приносит пользу, а, не действуя, приносить пользу невозможно; если же благо действует, значит, оно телесно. По их словам, мудрость есть благо; следовательно, они не могут не признать ее телесной.
(3) А быть мудрым – это, по их мнению, дело другое: оно лишь прилагается к мудрости и бестелесно, а значит, и не действует и не приносит пользы. – «Но как же мы говорим, что быть мудрым – благо?» – Говорим, имея в виду самое мудрость, от которой и зависит, мудр ли человек.
(4) Теперь послушай, что отвечают на это некоторые, а потом и я начну от них откалываться и перейду на другую сторону. – «Если так, то и жить блаженно – не благо». – Хочешь не хочешь, а приходится отвечать, что блаженная жизнь – благо, а жить блаженно – не благо. (5) И еще нашим возражают так: «Вы хотите быть мудрыми: значит, это принадлежит к числу вещей, которых надо добиться непременно. А все непременное – благо». – И наши вынуждены калечить слова, добавлять к «непременному» два слога, чего не допускает наш язык. Но я, с твоего позволения, прибавлю их. «Непременное есть то, к чему следует стремиться непременно, то есть благо; а то, что достается нам по достижении блага, есть непреминуемое: его не добиваются как блага, но к достигнутому благу оно прилагается неминуемо». – (6) Я думаю иначе и полагаю, что наши опускаются до этого, так как их связывает цепью прежнее утвержденье, а изменить его им нельзя. Мы обычно придаем немалый вес всеобщим установившимся сужденьям, и если так кажется всем, – это для нас доказательство истины. Например, существованье богов выводится, среди прочего, и из того, что мнение это вложено во всех людей и нет племени, до того чуждого всех законов и обычаев, чтобы не верить в каких-нибудь богов. Когда мы рассуждаем о бессмертии души, немалое подспорье для нас – единодушие людей, либо страшащихся обитателей преисподней, либо их почитающих. И я воспользуюсь всеобщим убеждением: ты не найдешь никого, кто не считал бы, что и мудрость благо, и быть мудрым – благо. (7) Однако я не буду, по обычаю побежденных, взывать к толпе
[466]: начну сражаться собственным оружием.
Если что-то прилагается к чему-то, оно находится либо вне, либо внутри того, к чему приложено. Если оно внутри – значит, оно столь же телесно, как и то, к чему приложено. Ничто не может быть приложено – и не прикасаться, а что прикасается, то телесно. Если оно вне, то может и расстаться с тем, к чему приложено; но что расстается, то обладает движением, а что обладает движением, то телесно. (8) Ты надеешься, что я скажу: бег и бежать – одно и то же, так же как тепло и быть теплым, свет и светить. Нет, я согласен, что это – вещи разные, но при этом – одного рода. Если здоровье принадлежит к вещам безразличным, то и быть здоровым – также. Если к ним же принадлежит красота, то и быть красивым – также. Если справедливость – благо, то и быть справедливым – благо. Если бесстыдство – зло, то и быть бесстыдным – зло; тут, клянусь тебе, все точно так же, как с близорукостью: если она – зло, то и быть близоруким – зло. Одно – так и знай! – не может быть без другого. Кто мудр, тот обладает мудростью; кто обладает мудростью, тот мудр. И не может быть сомнений, что каково одно, таково и другое, – настолько, что многие считают и то и другое одним. (9) Но лучше разберем вот что: поскольку все есть или благо, или зло, или вещи безразличные, то что же такое «быть мудрым»? Что это благо – отрицают; что это зло – нельзя и подумать; значит, остается безразличное. Но мы называем «безразличным» или «промежуточным» то, что может достаться и хорошему, и дурному человеку: например, деньги, красота, знатность. А быть мудрым может только человек добра: значит, быть мудрым к разряду вещей безразличных не принадлежит. Но и злом не может быть то, что никогда не достается на долю злым; значит, быть мудрым – благо. Чего нет ни у кого, кроме людей добра, то благо; мудрыми бывают только люди добра, и, значит, это благо. – (10) «Но это лишь прилагается к мудрости». – То, что ты называешь «быть мудрым», порождается ли мудростью или порождает ее? Порождает ли, порождается ли, – все равно оно телесно: ведь тело и то, что производит что-нибудь само, и то, что чем-нибудь производится. А если так, то быть мудрым – благо, потому что для этого ему не хватало только одного: телесности. (11) Перипатетики считают так: быть мудрым – это то же самое, что мудрость, ибо одно без другого не бывает. Неужели, по-твоему, есть мудрые кроме тех, кто обладает мудростью? И не всякий ли, кто мудр, обладает, по-твоему, мудростью? (12) Старые диалектики разделяли эти вещи, и от них такое разделение пришло к стоикам. Я скажу, как у них получалось. Поле – это одно, а владеть полем – другое; и разве не так, если второе касается не поля, а его владельца? Точно так же мудрость это одно, а быть мудрым – другое. Я думаю, ты согласишься: тот, кто владеет, и то, чем владеют, – вещи разные; так и тут: владеют мудростью, а владеет мудрый. Мудрость есть наука жить и, стало быть, совершенство мысли, достигшей наивысшего и наилучшего. Что такое «быть мудрым»? Я не могу сказать: «Совершенство мысли», – нет, это то, что дается на долю обладателю совершенной мысли. Итак, благомыслие – это одно, а быть благомыслящим – другое.
– (13) «Есть тела разной природы: например, вот это – человек, это конь; за ними следуют движения души, содержащие сведения о телах. В таких движениях есть нечто самостоятельное, отдельное от тел. Например: я вижу гуляющего Катона; чувства показывают мне это, душа им верит. То, на что обращены и глаза, и душа, – тело. Но потом я говорю: «Катон гуляет», – и то, что я говорю, бестелесно. Это – некое сведенье о теле, которое одни называют «высказыванием», другие – «известьем», третьи – «речью». Так же, говоря «мудрость», мы имеем в виду нечто телесное; а говоря «он мудр», мы высказываем нечто о теле. Но ведь далеко не одно и то же сказать «он» и сказать «о нем». – (14) Допустим, покамест, что не одно и то же (я ведь еще не высказываю своего мнения). Разве это мешает и другому быть другим, но благом? Немного раньше говорилось, что поле – одно, а владеть полем – другое. Правильно: владеющий принадлежит к одной природе, владенье – к другой, владеет человек, владение его – земля. Но у нас речь о другом: тут и владеющий мудростью, и она сама – одной природы. (15) Там владенье – одно, владетель – другое, а здесь и владетель и владенье нераздельны. Полем владеют по праву, мудростью – от природы, поле может быть отчуждено и передано другому, мудрость неразлучна с владеющим. Нельзя сравнивать вещи столь несхожие. Я начал было говорить, что предметы могут быть разными, но оба тем не менее – блага. Например, мудрость и мудрец – не одно и то же, но ты согласишься, что и то, и другое – блага. И как ничто не мешает мудрости быть благом, а обладателю мудрости – благим, так же ничто не помешает быть благом и мудрости, и обладанию мудростью; а обладать мудростью – это и есть быть мудрым. (16) Я для того и хочу достичь мудрости, чтобы быть мудрым. Так что же, разве не благо то, без чего нет и другого блага? Ведь вы наверняка говорите, что мудрость, которая дается не для применения к жизни, не нужна. А что такое применять мудрость? Быть мудрым! Это в ней самое драгоценное, без этого она становится лишней. Если пытка – зло, то и быть под пыткой зло; это настолько неоспоримо, что если отвергнуть второе, то и первое не будет злом. Мудрость есть совершенство мысли, быть мудрым – значит применять к жизни совершенство мысли. Но может ли не быть благом примененье того, что без применения само перестает быть благом? (17) Я спрошу тебя, надо ли стремиться к мудрости. Ты скажешь, что непременно. Я спрошу, надо ли стремиться применить мудрость к жизни. Ты согласишься и скажешь, что если тебе запретят это, мудрость тебе не нужна. А то, к чему должно непременно стремиться, есть благо. Быть мудрым – значит применять мудрость к жизни; так, говорить речь – значит пользоваться красноречием, видеть – значит пользоваться глазами; выходит, и быть мудрым – значит пользоваться мудростью. К этому должно непременно стремиться; значит, следует непременно быть мудрым, а что следует непременно, то благо.
