— Вы очень любезны. Мне, право, совестно вас
затруднять.
Последние слова уже не застали Юного Джона в
комнате; но вскоре он воротился с новой ношей, которую точно так же опустил на
пол, точно так же сказав при этом:
— Вот ваш черный баул.
— Я крайне признателен за вашу заботу. Теперь,
надеюсь, мы можем пожать друг другу руку, мистер Джон?
Но Юный Джон попятился от него, заключив
запястье правой руки в тиски, образованные большим и средним пальцами левой, и
сказал, как давеча:
— Не знаю, смогу ли я. Нет, я не могу! — И
устремил на узника суровый взор, хотя в уголках его глаз дрожало нечто, весьма
похожее на жалость.
— Почему вы на меня сердитесь, — спросил
Кленнэм, — и в то же время проявляете столько заботы? Тут, верно, кроется
какое-то недоразумение. Может быть, я нечаянно обидел вас? От души сожалею,
если так.
— Никакого недоразумения, сэр, — возразил
Джон, поворачивая правую руку в тисках, очевидно слишком крепко ее зажимавших.
— Никакого недоразумения, сэр, насчет чувств, с которыми я на вас смотрю в
настоящую минуту! Если б мы с вами были в одном весе, мистер Кленнэм (а это не
так), и если бы вы не были подавлены обстоятельствами (а это так), и если бы
тюремные правила разрешали подобные вещи (а это не так), я бы тут же, на месте,
схватился с вами в рукопашную, сэр, и это как нельзя лучше отвечало бы моим
чувствам.
Артур посмотрел на него с удивлением и отчасти
даже с досадой.
— Конечно, недоразумение, — пробормотал он. —
Ничего другого и быть не может. — И, отвернувшись с тяжелый вздохом, он снова
опустился в облезлое кресло.
Юный Джон, не спускавший с него глаз, с минуту
помялся, потом воскликнул:
— Простите меня, сэр!
— От всей души прощаю, — сказал Артур, махнув
рукой и не поднимая головы. — Не стоит больше и говорить об этом.
— Эта мебель, — сказал Юный Джон кротким
пояснительным тоном, — принадлежит мне. Я ее даю в пользование тем, кто
поселяется в этой комнате, если у них нет своей. Не бог весть что за мебель, но
она к вашим услугам. Без всякой платы, разумеется. Я бы никогда не предложил ее
вам на других условиях. Пользуйтесь, и все тут.
Артур, подняв голову, поблагодарил его и
сказал, что не может принять такого одолжения. Джон снова повернул руку в
тисках, как видно разрываясь между какими-то противоречивыми чувствами.
— Что же все-таки мешает нам быть друзьями? —
спросил Артур.
— Я отказываюсь отвечать на этот вопрос, сэр,
— с неожиданной резкостью возразил Юный Джон, повышая голос. — Ничто не мешает.
Некоторое время Артур смотрел на него, теряясь
в догадках. Потом снова опустил голову. И тотчас же Юный Джон заговорил опять,
тихо и мягко:
— Круглый столик, что стоит возле вас, сэр,
принадлежал — вы знаете кому — можно не называть — он умер важным господином. Я
купил этот столик у человека, который жил тут после него и которому он его
подарил, уезжая. Но этому человеку далеко было до него. Да и мало есть людей,
которых можно бы поставить на одну с ним доску.
Артур пододвинул столик поближе и оперся на
него рукой.
— Вы, может быть, не знаете, сэр, — продолжал
Юный Джон, — что я имел дерзость явиться к нему с визитом, когда он последний
раз приезжал в Лондон. Собственно, это он счел мой визит дерзостью, но тем не
менее был так добр, что предложил мне сесть и спросил, как поживает отец и все
старые друзья — то есть не друзья, а давнишние скромные знакомые. Мне
показалось, что он очень изменился, я так и сказал тут всем, воротившись от
него. Я спросил, здорова ли мисс Эми…
— А она была здорова?
— Не вам бы и не меня спрашивать об этом, —
сказал Юный Джон с таким выражением лица, словно он только что проглотил
гигантскую невидимую пилюлю. — Но раз уж вы спросили, сожалею, что не могу вам
ответить. По правде сказать, мой вопрос показался ему чересчур навязчивым, и он
сказал, что мне дела нет до здоровья мисс Эми. Я и раньше подозревал, что с
моей стороны было дерзостью явиться к нему, а тут окончательно в этом убедился.
Но потом он был со мной очень любезен — очень любезен.
Последовала пауза, длившаяся несколько минут,
и только однажды прерванная бормотаньем Юного Джона: «Очень любезен, и на
словах и на деле».
И опять-таки Юный Джон положил паузе конец,
заметив Кленнэму:
— Если это не покажется дерзостью, сэр,
позвольте спросить, долго ли вы намерены обходиться без еды и питья?
— Мне что-то ни есть, ни пить не хочется, —
сказал Кленнэм. — У меня нет никакого аппетита.
— Тем важней для вас подкрепить свои силы,
сэр, — настаивал Юный Джон. — Нельзя же из-за отсутствия аппетита целый день
просидеть в кресле, не проглотив ни кусочка. Напротив, если аппетита нет,
значит нужно есть без аппетита. Я сейчас иду домой пить чай. Если это не
покажется дерзостью, позвольте предложить вам выпить со мною чашечку. А не
хотите идти ко мне, могу сюда принести.
Видя, что отказ не поможет, так как в этом
случае Юный Джон приведет в исполнение свои последние слова, и, с другой
стороны, стремясь показать, что просьба Чивери-отца и извинения Чивери-сына не
остались без внимания, Артур встал и выразил готовность идти к мистеру Джону
пить чай. Юный Джон пропустил его вперед, запер дверь, весьма ловко сунул ключ
к нему в карман и повел его в свою резиденцию.
Это была небольшая комнатка под самой крышей
крайнего от ворот дома. Это была та самая комнатка, где Артур в день отъезда
внезапно разбогатевшего семейства из Маршалси нашел на полу бесчувственную
Крошку Доррит. Он сразу догадался об этом, как только они стали подниматься по
лестнице. Комната, заново выкрашенная, оклеенная обоями и прилично
обставленная, выглядела теперь по-другому; но он помнил ее такой, какой она
мелькнула перед ним в тот миг, когда он подхватил хрупкую фигурку на руки,
чтобы снести в карету.
Юный Джон, кусая пальцы, смотрел на него
испытующе.
— Вы, я вижу, узнали эту комнату, мистер
Кленнэм?
— Еще бы не узнать, храни господь ту, что жила
здесь!
Позабыв про чай, Юный Джон кусал пальцы и не
сводил с гостя глаз, покуда тот обводил глазами комнату.
Потом, спохватившись, подскочил к чайнику,
высыпал в него с маху полбанки чаю и помчался на общую кухню за кипятком.
