— Совершенно верно, — сказал Фердинанд. — На
то и существуем, чтобы нам не докучали и чтобы все оставалось как оно есть. В
этом наше назначение. Разумеется, принято считать, будто наша цель совсем в
другом, но это для проформы. Господи боже мой, да у нас все только для
проформы. Возьмите хоть себя: через что только вас не заставили пройти для
проформы! А далеко ли вы продвинулись в своем деле?
— Ни на шаг, — сказал Кленнэм.
— А взгляните с правильной точки зрения, и вы
увидите официальных лиц, добросовестно исполняющих свои официальные
обязанности. Это вроде игры в крикет на ограниченной площадке. Игроки посылают
мячи государству, а мы их перехватываем на лету.
Кленнэм спросил, чем же кончают игроки?
Легкомысленный молодой Полип отвечал, что по-разному: кто устанет, кому
наскучит, кто сломает ноги или спину, кого унесут замертво, кто просто выйдет
из игры, а кто займется другим видом спорта.
— Вот отчего, повторяю, я искренне рад, —
продолжал он, — что не нам вы обязаны своим временным удалением от света. Могло
ведь быть и так, очень легко могло быть; нельзя отрицать, что мы подчас
довольно круто обходимся с теми, кто нам докучает. Я ведь с вами начистоту
говорю, мистер Кленнэм. Я уверен, что с вами можно так говорить. Я был
откровенен с вами с самого начала, как только почувствовал в вас пагубное
намерение докучать нам долго и упорно — потому что я сразу увидел, что вы
человек неопытный и горячий, а к тому же немного — вы не обидитесь, если я вас
так назову? — простодушный.
— Называйте, не стесняйтесь.
— Немного простодушный. И мне стало вас жаль,
вот почему я и постарался предостеречь вас (неофициально, разумеется, но я
никогда не держусь за строгую официальность), намекнув, что на вашем месте я бы
отказался от всяких попыток. Но вы отказаться не захотели, и с тех пор много
раз возобновляли свои попытки. Так вот, советую вам больше их не возобновлять.
— Едва ли у меня теперь будет возможность
возобновить их, — заметил Кленнэм.
— О, на этот счет не беспокойтесь! Вы выйдете
отсюда. Отсюда все выходят. Есть тысячи способов выйти отсюда. Но не являйтесь
больше к нам. Право же, — продолжал Фердинанд доверительно-ласково, — я буду
просто вне себя, если увижу, что весь прошлый опыт не научил вас держаться от
нас подальше.
— А как же изобретение? — спросил Кленнэм.
— Голубчик мой, — сказал Фердинанд, — простите
за фамильярность, но почему вы не хотите понять, что никому это изобретение не
интересно и всем на него наплевать в высокой степени.
— У вас в министерстве?
— И не только у нас в министерстве. Любое
новое изобретение у всех вызывает только досаду и насмешку. Вы не представляете
себе, как много людей жаждет лишь одного: чтобы им не докучали. Вы не
представляете себе, насколько это свойственно духу нации (не обращайте внимания
на парламентский стиль) — желать, чтобы тебе не докучали. Поверьте, мистер
Кленнэм, — заключил жизнерадостный молодой Полип самым своим любезным тоном, —
наше заведение не злой великан, на которого нужно мчаться с копьем наперевес,
но всего только ветряная мельница, перемалывающая огромные кучи мякины,
показывая, куда в государстве дует ветер.
— Если бы я мог этому поверить, — сказал
Кленнэм, — я бы сказал, что нас всех ожидает мрачная перспектива.
— Что вы, помилуйте, — возразил Фердинанд. —
Напротив, все к лучшему. Нам необходимо шарлатанство, мы любим шарлатанство, мы
жить не можем без шарлатанства. Немножко шарлатанства и накатанная колея — и
все будет идти как нельзя лучше, не нужно только никому докучать.
Высказав эти утешительные мысли — символ веры
нового поколения Полипов, исповедуемый под прикрытием самых разнообразных
лозунгов, к которым никто из них не относится серьезно, — Фердинанд встал,
чтобы откланяться. Трудно было даже вообразить себе более открытую и приятную
манеру обхождения, большее уменье с истинно джентльменской чуткостью
приноровиться к необычным обстоятельствам визита.
— Не будет ли нескромно с моей стороны
спросить, — сказал он, когда Кленнэм пожимал ему руку, искренне благодарный за
его доброту и чистосердечие, — верно ли, что в приключившейся с вами
неприятности повинен наш дорогой и незабвенный Мердл?
— Верно. Я один из тех, кого он разорил.
— Да, умен был покойник, ничего не скажешь, —
заметил Фердинанд Полип.
Артур, не расположенный петь посмертные
дифирамбы мистеру Мердлу, промолчал.
— Прохвост первостатейный, разумеется, —
продолжал Фердинанд, — но какая голова! Нельзя не отдать ему должное. Вот уж,
верно, был мастер по части шарлатанства! А как знал людей — как умел обойти их
и добиться своего!
В его голосе слышалось неподдельное
восхищение.
— Надеюсь, — сказал Артур, — что печальная
участь тех, кто дал себя обойти, многим послужит предостережением на будущее..
— Милейший мистер Кленнэм, — со смехом
возразил Фердинанд, — откуда столь радужные надежды? Да первый же не менее
талантливый плут добьется того же — была бы охота. Простите меня, но вы, видно,
не знаете, что люди, как пчелы на мед, готовы лететь на любой шум, ну хоть если
начать бить в ржавую жестянку. На этом основано искусство управления людьми.
Нужно только убедить их, что жестянка — не жестянка, а чистое золото; вот в чем
секрет могущества таких, как наш дорогой и незабвенный. Бывают, конечно, исключительные
случаи, — любезно оговорился Фердинанд, — когда люди поддаются на обман,
поверив в благородство обманщика (за примером недалеко ходить); но эти
исключения лишь подтверждают правило. До свидания, мистер Кленнэм! Надеюсь,
когда я буду иметь удовольствие снова увидеться с вами, тучи уже рассеются и
засияет солнышко. Пожалуйста, не провожайте меня. Я отлично знаю дорогу. До
свидания!
С этими словами добрейший и умнейший из
Полипов спустился вниз, дошел, мурлыча модную арию, до наружного дворика, где
была привязана его лошадь, вскочил в седло и поехал натаскивать своего
высокопоставленного родича к предстоящему заседанию в парламенте — чтобы он был
во всеоружии для отпора тем, кто осмелится вылезть с запросами по поводу
государственной деятельности Полипов.
Он, должно быть, едва не столкнулся с мистером
Рэггом, ибо не прошло и минуты, как упомянутый джентльмен, наподобие пожилого
Феба
[53],
озарил комнату Кленнэма сиянием своей желтой головы.
— Ну, как вы себя нынче чувствуете, сэр? —
спросил мистер Рэгг. — Не могу ли я нынче быть вам чем-нибудь полезен, сэр?
— Нет, благодарю вас.
