— Я должна сообщить вам печальное известие о
Фанни. Бедняжка потеряла все свое состояние. У нее теперь ничего нет, кроме
жалованья мужа. Деньги, которые папа дал ей в приданое, пропали так же, как и
ваши. Они находились в тех же руках, и их постигла та же участь.
Артур принял эту новость сочувственно, но без
удивления. — Я не думал, что потери так велики, — заметил он, — но, зная о
родстве ее мужа с Мердлом, предполагал, что они неизбежны.
— Да, она потеряла все. Бедняжка Фанни, мне
так жаль ее, так жаль, так жаль! И моего бедного брата тоже!
— А разве и его состояние было в тех же руках?
— Да! И он тоже все потерял. Вот теперь я могу
сказать вам, как велико мое богатство.
В ответ на его вопросительный и тревожный
взгляд она отняла руку и положила голову к нему на грудь.
— У меня ничего нет. Я так же бедна, как
тогда, когда жила в этой комнате. В последний приезд в Англию папа все свое
состояние отдал в те же руки, и оно все пошло прахом. О мой дорогой, мой добрый
друг, вы все еще отказываетесь разделить со мною мое богатство?
Он обнял ее, прижал к своему сердцу, и скупые
мужские слезы упали на ее лицо. Не поднимая головы, она обвила руками его шею.
— Больше мы не расстанемся, Артур, дорогой
мой, — больше мы не расстанемся до самой смерти! Я никогда не знала богатства,
никогда не эпсла гордости, никогда не знала счастья. Теперь я богата, потому
что я нужна вам, я горда, потому что вы отвергли меня раньше, я счастлива,
потому что мы здесь вместе, и будь на то воля божья, я осталась бы с вами в
этой тюрьме и была бы так же счастлива, утешая вас и поддерживая своей
верностью и любовью! Я ваша всюду и везде! Я так люблю вас! Если бы мне
предложили на выбор: провести всю жизнь с вами в тюрьме, зарабатывая на хлеб
поденным трудом, или быть самой богатой и знатной дамой на свете — я не
задумываясь предпочла бы первое. Ах, знал бы мой бедный папа, какого счастья я
наконец дождалась — в той самой комнате, где он томился так долго!
Мэгги, разумеется, давно уже смотрела на них
во все глаза, и разумеется, давно уже проливала обильные слезы. Но теперь она
пришла в такой восторг, что едва не задушила свою маменьку в объятиях, после
чего опрометью кинулась вниз, спеша поделиться с кем-нибудь своей радостью. И
кто же первым попался Мэгги навстречу, как не Флора с тетушкой мистера Ф.? И
кого же, как не их, застала Крошка Доррит дожидающимися у ворот, когда два или
три часа спустя сама вышла на улицу?
У Флоры немного покраснели глаза, и видно
было, что она чем-то расстроена. Тетушка мистера Ф. совершенно окостенела;
казалось, чтобы согнуть или разогнуть ее, потребуется механизм по меньшей мере
в двадцать лошадиных сил. Ее шляпка была лихо сдвинута на затылок, а ридикюль
словно скрывал в своих недрах голову Горгоны и от этого превратился в каменный.
Восседая на ступеньках казенной смотрительской квартиры во всеоружии упомянутых
атрибутов, тетушка мистера Ф. все эти два или три часа услаждала своим видом
младшее поколение окрестных жителей, чьему остроумию вынуждена была давать
время от времени отпор с помощью зонтика.
— Увы, я понимаю, мисс Доррит, — заговорила
Флора, — приглашать куда-нибудь особу, привыкшую пользоваться всеми благами
богатства и вращаться среди сливок общества, дерзость с моей стороны, тем более
в простую паштетную, что совершенно не соответствует вашему нынешнему
положению, да еще за лавкой, хотя хозяин очень любезный человек, но ради Артура
— никак не отвыкну, а теперь и вовсе неуместно — ради бывшего Дойса и Кленнэма,
зная ваше доброе сердце, надеюсь, вы не взыщете за столь скромную обстановку и
согласитесь выслушать еще одно только слово, одно последнее объяснение под
предлогом трех паштетов из почек.
Сумев разобраться в этой довольно запутанной
речи, Крошка Доррит выразила готовность беседовать с Флорой где угодно, и та
повела ее в упомянутую паштетную, помещавшуюся напротив тюрьмы. Тетушка мистера
Ф. шествовала позади, с упорством, достойным лучшего применения, норовя угодить
под колеса встречных экипажей.
Когда любезный хозяин принес на оловянных
тарелках три паштета, которые должны были служить предлогом для беседы, и налил
в ямку, сделанную в каждом, горячей подливки из соусника с носиком, точно заправлял
три светильника маслом, Флора вынула из кармана носовой платок.
— Если когда-нибудь, убаюканная мечтами, —
начала она, — я воображала, что Артур — никак не отвыкну, извините — что мистер
Кленнэм, выйдя на волю, не оттолкнет дружескую руку, хотя бы эта рука протянула
ему вот такой тощий паштет, похожий больше на размельченный мускатный орех,
мечты эти давно развеялись и обратились в дым, но услыхав об узах, которым
предстоит скрепить союз двух сердец, покорнейше прошу принять мои лучшие
пожелания, не омраченные ни малейшим чувством обиды, хоть, может быть, печально
сознавать, что, когда рука времени еще не коснулась меня, и я была куда
стройней, и не краснела так от всякого пустякового усилия, особенно после еды,
у меня тогда лицо идет пятнами вроде сыпи, все могло быть иначе, но вмешались
родители и я замкнулась в себе, и пребывала бы в замкнутом состоянии до сих
пор, если бы мистер Ф. не подобрал ко мне волшебного ключа, но я не хочу
упрекнуть никого из вас, и от души желаю счастья обоим.
Крошка Доррит протянула ей руку и
поблагодарила за ее доброе отношение в прошлом.
— Стоит ли говорить о таких пустяках, —
возразила Флора, нежно целуя ее в ответ, — да и можно ли было относиться иначе
к такой милой, такой славной крошке, простите за фамильярность, к тому же это
была чистейшая экономия, поскольку вы — воплощенная совесть, должно быть, это
нелегко, мне, например, моя совесть доставляет много беспокойства, хотя не
думаю, чтобы ее обременяло больше грехов, чем у других, но я отвлекаюсь, а суть
дела в том, что у меня есть одно желание, которое я хотела бы выразить прежде
чем дойдет до апофеоза, и надеюсь, оно будет исполнено в память старой дружбы и
добрых чувств прошлого, пусть Артур знает, что я не покинула его в беде, но
постоянно приходила сюда узнать, не могу ли быть чем-нибудь полезна, и часами
просиживала в этой паштетной, подкрепляясь горячительным, которое мне любезно
приносили из соседнего трактира, чтобы издали скрасить его одиночество, хоть он
и не догадывался об этом.
На глазах у Флоры были теперь настоящие слезы,
от которых она очень похорошела.
