Крошке Доррит иногда приходило на ум, что этот
человек как-то уж очень легко попал к ним в дом — вот и сейчас она думала об
этом, медленно поднимаясь по ступенькам. Но мания светской жизни, которою
мистер Доррит был одержим наравне со своей старшей дочерью, так широко открыла
двери дома для самой разношерстной публики, что Бландуа, в сущности, не
составлял исключения. Жажда новых знакомств, чтоб было кого поражать своей
важностью и богатством, обуяла семейство Доррит с неукротимой силой.
Что же до самой Крошки Доррит, то пресловутое
Общество, в гуще которого они жили, казалось ей очень похожим на тюрьму
Маршалси, только рангом повыше. Многих, видимо, привело за границу почти то же,
что других приводило в тюрьму: долги, праздность, любопытство, семейные дела
или же полная неприспособленность к жизни у себя дома. Их доставляли в чужие
города под конвоем курьеров и разных местных фактотумов, точно так же, как
должников доставляли в тюрьму. Они бродили по церквам и картинным галереям с
унылым видом арестантов, слоняющихся по тюремному двору. Они вечно уверяли, что
пробудут всего два дня или всего неделю, сами не знали толком, чего им надо,
редко делали то, что собирались делать, и редко шли туда, куда собирались идти;
этим они тоже разительно напоминали обитателей Маршалси. Они дорого платили за
скверное жилье и, якобы восхищаясь какой-нибудь местностью, бранили ее на все
корки — совершенно в духе Маршалси. Уезжая, они вызывали зависть тех, кто
оставался, но при этом оставшиеся делали вид, будто вовсе не хотят уезжать;
опять-таки точно как в Маршалси. Они изъяснялись при помощи набора фраз и
выражений, обязательных для туристов, как тюремный жаргон для арестантов. Они
точно так же не умели ничем заняться всерьез, точно так же портили и развращали
друг друга; они были неряшливы в одежде, распущенны в привычках — совершенно
как обитатели Маршалси.
Время, назначенное для пребывания в Венеции,
истекло, и семейство Доррит со всей свитой двинулось в Рим. Снова потянулись по
сторонам знакомые уже картины итальянской жизни, только чем дальше, тем
разительнее была грязь и нищета, и когда они приблизились к месту назначения,
показалось, что самый воздух кругом отравлен. Уже был нанят прекрасный особняк
на Корсо
[18],
который должен был служить им пристанищем в этом городе, где дома
и улицы, казалось, встали на века на развалинах других домов и улиц и все
неподвижно — кроме воды, что, повинуясь извечным законам, бьет и плещет в
бесчисленных струях фонтанов.
Здесь Крошка Доррит заметила, что духа
Маршалси в обществе несколько поубавилось и что Плющ и Пудинг выступили на
первый план. Все шагали по собору св. Петра
[19]
и Ватикану на чужих ходулях и
просеивали все виденное сквозь чужое решето. Никто ни о чем не говорил своими
словами, а только повторял слова, сказанные разными миссис Дженерал, мистером
Юстесом или еще кем-нибудь. Многочисленные туристы казались сонмом добровольных
мучеников, давших связать себя по рукам и по ногам и предать во власть мистера
Юстеса и его сподвижников, дабы представители этой мудрой жреческой касты могли
вправить им мозги на свой лад. Полчища слепых и безъязыких детей нового времени
беспомощно скитались в развалинах храмов, гробниц, дворцов, сенатских зал,
театров и амфитеатров древности, бормоча «Плюш» и «Пудинг», чтобы придать своим
губам узаконенную форму. Миссис Дженерал была в родной стихии. Никто не
претендовал на собственное мнение. Наведение лоска шло вокруг полным ходом, и
ни один проблеск живой, свободной мысли не портил гладко отполированной
поверхности.
Вскоре после приезда в Рим Крошке Доррит
представился случай познакомиться еще с одной разновидностью Плюща и Пудинга. В
одно прекрасное утро явилась с визитом миссис Мердл, которая нынешний год
руководила этим важным видом человеческой деятельности в Вечном Городе
[20]; они
с Фанни сразились в поединке, и обе выказали себя столь искусными
фехтовальщицами, что у тихой Крошки Доррит рябило в глазах от блеска рапир.
— Я очень рада, — сказала миссис Мердл, —
возобновить знакомство, так неудачно начавшееся в Мартиньи.
— Вот именно, в Мартиньи, — подхватила Фанни.
— Мне тоже очень приятно.
— Насколько я знаю, — сказала миссис Мердл, —
моему сыну, Эдмунду Спарклеру, посчастливилось продолжить это знакомство при
более благоприятных обстоятельствах. Он приехал из Венеции в полном упоении.
— Вот как, — небрежно протянула Фанни. — А он
там долго пробыл?
— Мистер Доррит лучше меня может ответить на
этот вопрос, — произнесла миссис Мердл, оборотясь бюстом к названному
джентльмену, — ведь это ему Эдмунд обязан тем, что пребывание в Венеции
оказалось столь приятным.
— Ах, стоит ли говорить об этом, — возразила
Фанни. — Папа, кажется, имел удовольствие пригласить мистера Спарклера раза два
или три, но это совершенные пустяки! У нас там было такое множество знакомых и
мы так открыто жили, что это удовольствие, право же, ничего для папы не
составляло.
— Если не считать того, дитя мое, — сказал
мистер Доррит, — если не считать — кха — того, что мне было крайне приятно хотя
бы — кхм — столь, скромным и непритязательным образом изъявить то — кха-кхм —
величайшее уважение, которое я, наравне со всем человечеством, испытываю к
талантам и поистине государственному уму мистера Мердла.
Бюст весьма милостиво принял этот комплимент.
— Вы должны знать, миссис Мердл, — заметила
Фанни, намеренно отодвигая мистера Спарклера на задний план, — что мистер Мердл
— это положительно пунктик у папы.
— Я был весьма — кха — огорчен, сударыня, —
сказал мистер Доррит, — поняв из разговора с мистером Спарклером, что мы едва
ли — кхм — увидим мистера Мердла здесь.
— Да, едва ли, — подтвердила миссис Мердл. —
Дела и обязанности никак его не отпускают. Вот уже много лет, как ему не
удается вырваться за границу. Вы, мисс Доррит, вероятно, издавна проводите за
границей каждую зиму.
— О да, — не моргнув глазом, отвечала Фанни. —
С незапамятных времен.
— Я так и полагала, — сказала миссис Мердл.
— Вполне резонно, — сказала Фанни.
