— Ладно, ладно! — сказала миссис Гоуэн,
выразительным жестом как бы приглашая его не забываться. — Разумеется, слишком
— для матери моего бедного мальчика, которой сейчас и так не сладко. Они
женаты, и разженить их нельзя. Ладно, ладно! Я все это знаю. Незачем объяснять
мне, папаша Миглз. Я все отлично знаю. Так о чем я давеча говорила? Очень
утешительно знать, что они пока счастливы. Будем надеяться, они и впредь будут
счастливы. Будем надеяться, куколка приложит все старания для того, чтобы мой
бедный мальчик был счастлив и чтобы у него не было поводов для недовольства. И
не стоит больше говорить об этом, папаша и мамаша Миглз. Мы всегда по-разному
относились к этому делу и всегда по-разному будем относиться. Ладно, ладно!
Умолкаю.
И в самом деле, высказав все, что можно было,
в поддержание пресловутой легенды, и дав понять мистеру Миглзу, что знатное
родство не достается дешево, миссис Гоуэн готова была этим ограничиться. Если
бы мистер Миглз внял умоляющему взгляду своей жены и красноречивой мимике
Кленнэма, он бы предоставил гостье тешиться приятным сознанием своего
торжества. Но Бэби была радостью и гордостью его отцовского сердца; и если его
любовь, его стремление не дать свое дитя в обиду могли когда-нибудь стать
сильнее, чем в дни былого безоблачного счастья, то так случилось именно теперь,
когда она больше не озаряла родительский дом своим присутствием.
— Миссис Гоуэн, сударыня, — сказал мистер
Миглз. — Я человек прямой и другим никогда не был. Вздумай я вдруг разыгрывать
комедии — перед собой или перед другими или и то и другое вместе, — у меня,
верно, ничего бы не вышло.
— Я тоже так думаю, папаша Миглз, — отвечала
вдова с любезнейшей улыбкой, но румянец на ее щеках заиграл ярче, должно быть
оттого, что в окрестностях все побелело.
— А посему, почтеннейшая миссис Гоуэн, —
продолжал мистер Миглз, употребляя героические усилия, чтобы сдержаться, — полагаю,
что, не во гнев кому-либо, мог бы просить, чтобы и со мной никаких комедий не
разыгрывали.
— Мамаша Миглз! — воскликнула вдова. — Ваш
благоверный что-то мудрит сегодня.
Это был тонко рассчитанный маневр с целью
вовлечь достойную матрону в спор, схватиться с ней и выйти победительницей. Но
мистер Миглз пресек его осуществление.
— Мамочка, — сказал он, — ты в этих делах
неопытна, голубушка моя, так что силы уж очень не равны. Сделай милость, сиди и
не вмешивайся. Полно вам, миссис Гоуэн, полно. Давайте поговорим разумно; без
злобы поговорим, по совести. Не сокрушайтесь вы о своем сыне, и я не стану
сокрушаться о дочери. Нельзя смотреть на веши с одной только стороны,
уважаемая; это несправедливо, это эгоистично. И не надо говорить: надеюсь, она
сделает его счастливым, или даже: надеюсь, он сделает ее счастливой. (Сам
мистер Миглз отнюдь не выглядел счастливым при этих словах.) Скажем лучше:
надеюсь, они сделают друг друга счастливыми.
— Правильно, папочка, и довольно об этом, —
сказала миссис Миглз, воплощенная доброта и миролюбие.
— Нет, ты погоди, мамочка, — возразил мистер
Миглз. — Как это так — довольно? Я еще не все сказал. Миссис Гоуэн, я, кажется,
не страдаю излишней чувствительностью. Кажется, меня нельзя заподозрить в этом.
— Никак нельзя, — подтвердила миссис Гоуэн,
энергично двигая веером и головой в подкрепление своих слов.
— Отлично, сударыня; благодарю вас. Тем не
менее я чувствую себя несколько — как бы это назвать помягче, — ну, скажем,
задетым, — произнес мистер Миглз тоном, в котором при всей откровенности и
сдержанности слышалась примирительная нотка.
— Называйте как хотите, — отрезала миссис
Гоуэн. — Мне совершенно безразлично.
— Ну зачем же так отвечать, — укоризненно
заметил мистер Миглз. — Это уж не по-хорошему получается. Ведь я тогда чувствую
себя несколько задетым, когда слышу разговоры насчет того, что можно было
что-то предвидеть, и что теперь уже поздно и тому подобное.
— В самом деле, папаша Миглз? — отозвалась
миссис Гоуэн. — Ничуть не удивляюсь.
— Тем хуже, сударыня, — сказал мистер Миглз. —
Я-то думал, что вы хотя бы удивитесь, а если вы намеренно старались задеть меня
по самому больному месту, это уж вовсе не великодушно с вашей стороны.
— Ну знаете ли, — возразила миссис Гоуэн. — Я
не виновата в том, что вас совесть мучает.
Бедный мистер Миглз обомлел от изумления.
— Если я имела несчастье подставить вам
зеркало, в котором вы себя узнали, — продолжала миссис Гоуэн, — не корите меня
за то, что вам не понравилось отражение, папаша Миглз.
— Помилуй бог, сударыня! — вскричал мистер
Миглз. — Другими словами, вы…
— Ну, ну, папаша Миглз, папаша Миглз, —
перебила миссис Гоуэн, которая тотчас же обретала хладнокровие и выдержку, как
только ее собеседник начинал горячиться, — лучше уж во избежание недоразумений
я сама буду говорить за себя, чем вам затрудняться излагать мои мысли.
Позвольте мне докончить начатую вами фразу. Другими словами я хотела сказать
(не в укор вам, и даже не в напоминание, это теперь бесполезно и думать нужно
только о том, как лучше выйти из создавшегося положения), что я с самого начала
и до конца была против задуманного вами брака и только в последнюю минуту
скрепя сердце согласилась.
— Мамочка! — возопил мистер Миглз. — Ты
слышала? Артур! Вы слышали?
— Поскольку эта комната не чересчур велика, —
сказала миссис Гоуэн, оглядываясь по сторонам и обмахиваясь веером, — и во всех
отношениях удобна для беседы, я думаю, что меня было слышно достаточно хорошо.
Несколько минут длилось молчание, прежде чем
мистер Миглз уверился в том, что усидит в своем кресле и не сорвется с него при
первом же слове. Наконец он сказал:
— Сударыня, мне это не доставляет
удовольствия, но я считаю необходимым напомнить вам о том, как я все время
относился к этому злосчастному вопросу.
— Ах, дорогой сэр! — отозвалась миссис Гоуэн,
улыбаясь и покачивая головой с обличающей многозначительностью, — поверьте, мне
ваше отношение достаточно хорошо известно.
— До той поры, сударыня, — сказал мистер
Миглз, — я никогда не знал горя, никогда не знал настоящей тревоги. Это
обрушилось на меня таким тяжелым испытанием, что… — Что мистер Миглз, короче
говоря, не смог говорить об этом и, достав платок, спрятал в него лицо.
— Я все прекрасно понимаю, — ответила миссис
Гоуэн, безмятежно поглядывая поверх своего зеленого веера. — Вы обращались к
свидетельству мистера Кленнэма, я могу сделать то же. Мистер Кленнэм знает,
понимала я или нет.
