— Вот как! — отозвался Панкс. — Ну, если это
сделка, так мой совет другой стороне точно соблюдать все условия. Хоть мисс
Уэйд женщина, и притом молодая и красивая, а я бы не доверился ей, будь я перед
ней чем-нибудь виноват, — нет, нет, даже за вдвое большее состояние, чем у
моего хозяина, не стал бы так рисковать! Разве только, — присовокупил Панкс в
качестве оговорки, — был бы неизлечимо болен и пожелал ускорить свой конец.
Артур, торопливо перебрав в памяти собственные
наблюдения, нашел, что они в большой мере соответствуют тому, что говорил
Панкс.
— Меня вот что удивляет, — продолжал Панкс. —
Как это, зная, что мой хозяин — единственный, кому известна ее тайна, она ни
разу не попыталась расправиться с ним. Между нами говоря, если уж на то пошло,
я бы сам порой не прочь это сделать.
Артур вздрогнул.
— Господь с вами, Панкс, что вы говорите!
— Поймите меня правильно, — возразил Панкс,
приставив к его рукаву пять растопыренных пальцев с обглоданными черными
ногтями. — Я не хочу сказать, что перережу ему глотку. Но клянусь всем святым,
если он доведет меня до крайности, я его остригу.
Произнеся эту страшную угрозу, представившую
его в совершенно новом свете, мистер Панкс несколько раз многозначительно
фыркнул и удалился на всех парах.
Глава 10
Сны миссис Флинтвинч еще усложняются
Долгие часы ожиданий в темноватых приемных
Министерства Волокиты среди других злостных преступников, приговоренных к тому
же виду пытки, позволили Артуру Кленнэму за три или четыре дня исчерпать всю
пищу для размышлений, которую ему дала последняя встреча с мисс Уэйд и
Тэттикорэм. Сколько он ни думал, он так и не придумал ничего нового и в конце
концов выбросил этот предмет из головы.
За все это время он ни разу не был в Сити. Но
вот подошел тот день недели, когда он обыкновенно исполнял сыновний долг, и в
девятом часу вечера, покинув свою квартиру и своего компаньона, он медленным
шагом направился к дому, в мрачных стенах которого протекало его безрадостное
детство.
Дом этот всегда был для него олицетворением
всего злого, загадочного и унылого; и ему даже чудилось, будто на всю округу
ложится от него зловещая тень. Каждая улица, по которой он проходил в этот
мглистый вечер, казалось, скрывала в темноте какие-то гнетущие тайны. Тайны
счетов и документов, запертых в несгораемых шкафах опустевших купеческих
контор; тайны банковских подвалов и кладовых с железными дверьми, ключи от
которых хранятся в немногих надежных карманах и немногих надежных сердцах;
тайны всех тех, кто приводит в движение эти гигантские жернова (а есть среди
них, наверно, и поры, и подделыватели подписей, и мошенники, которые могут быть
изобличены в любой день), — нетрудно было вообразить, будто все это висит в
воздухе и мешает дышать. Чем ближе к дому, тем тень была гуще, и он стал думать
о тайнах уединенных склепов, о людях, которые всю жизнь копили и прятали добро
в кованых сундуках, а теперь сами лежат упрятанные в сундук, хотя и не
перестали вредить другим; и о тайнах реки думал он, что мутным потоком
стремится меж двух сумрачных нагромождений тайн, на много миль протянувшихся
каменными дебрями, тесня вольный воздух и вольные просторы, где птицы ширяют
крыльями на ветру.
У самого дома тень сгустилась еще больше, и
перед ним выплыла комната отца, печальная комната, где словно витал его призрак
с мольбой в угасающем взгляде, каким он был, когда сын в одиночестве сидел у
его смертного одра. Тайна была в спертом воздухе этой комнаты. Тайна была во
всех мрачных, пыльных, затянутых паутиной углах старого дома. И хозяйка этого
дома, женщина с непроницаемыми чертами, с неукротимой волей, охраняла свои
тайны н тайны его отца, готовясь встретить лицом к лицу великую заключительную
тайну всякой жизни.
Он только что свернул в узкую, круто
спускавшуюся улочку, на которую выходил двор или палисадник, разбитый перед
домом, как вдруг сзади послышались быстрые шаги, и кто-то с разгона толкнул его
к стене. Занятый своими мыслями, он растерялся от неожиданности и опомнился
только тогда, когда незнакомец, развязно воскликнув: «Пардон! Не по моей
вине!», уже прошел мимо.
И тут, окончательно придя в себя, он увидал,
что впереди шагает тот самый человек, о котором он так много думал последние
дни, Это не было случайное сходство, усиленное навязчивым воспоминанием. Это,
несомненно, был он — тот, кого он встретил на Стрэнде в обществе Тэттикорэм,
чей разговор с мисс Уэйд отчасти донесся до его ушей.
Улица шла под уклон, резко изгибаясь, а
незнакомец (он был, казалось, не то чтобы пьян, но немного навеселе) шагал так
быстро, что через минуту скрылся за поворотом.
Движимый не столько намерением выследить его,
сколько желанием приглядеться к нему получше, Кленнэм ускорил шаг, чтобы
поскорей обогнуть поворот. Однако, обогнув его, он никого не увидел.
Остановившись у дома своей матери, он
огляделся; но улица была пуста. Поблизости не было ни выступа стены, в тени
которого мог спрятаться человек, ни перекрестка, где он мог свернуть, на другую
улицу; не слышно было также, чтобы где-нибудь хлопнула дверь. Но Кленнэм все же
решил, что незнакомец вошел в один из соседних домов, отперев, должно быть,
дверь своим ключом.
Размышляя об этой странной встрече и не менее
странном исчезновении, он вошел во двор и сразу же по привычке поднял глаза на
окна материнской комнаты, где, как всегда, светился слабый огонек. И вдруг он
увидел того, кого только что искал. Незнакомец стоял спиной к железной ограде
палисадника и смотрел на те же окна, самодовольно усмехаясь. Своим появлением
он, как видно, спугнул нескольких бездомных кошек, из тех, что постоянно
бродили здесь по ночам, но когда он остановился, они остановились тоже, и
теперь, укрывшись на столбах ограды, карнизах и других безопасных местах,
смотрели на него оттуда горящими, как и у него самого, глазами. Но он недолго
развлекался созерцанием освещенных окон и через минуту, сбросив с плеча край
своего дорожного одеяния, направился к дому, взошел по шатким ступеням на
крыльцо и энергично постучал в дверь.
При всем своем изумлении Кленнэм на этот раз
не растерялся. Он тоже направился к дому и взошел на крыльцо. Незнакомец окинул
его нагловатым взглядом и замурлыкал вполголоса:
Кто там шагает в поздний час? Кавалер де ла
Мажолэн!
Кто там шагает в поздний час? Нет его веселей!
Затем он снова застучал в дверь.
— Вы нетерпеливы, сэр, — заметил Артур.
— Именно, сэр! Громы и молнии, сэр! — отвечал
незнакомец. — Нетерпение — мое природное свойство!
