— Наш достославный хозяин и друг, — сказал он,
— эта крупнейшая звезда нашего коммерческого небосклона — вступает на
политическое поприще?
— Вступает? С вашего позволения, он давно уже
член парламента, — возразил симпатичный молодой Полип.
— Совершенно верно, — отвечал Цвет Адвокатуры
с игривым опереточным смешком из репертуара для особого состава присяжных,
ничуть не похожим на грубый фарсовый смех, который приберегался для разных
лавочников. — Совершенно верно, он давно уже член парламента. Однако же до сих
пор эта звезда не светила в полную силу, а лишь мерцала на небосклоне. А?
Рядовой свидетель непременно поддался бы
искушению этого «А?» и ответил утвердительно. Но Фердинанд Полип лишь искоса
глянул на своего собеседника и ничего не ответил.
— Вот именно, — кивнул головой Цвет Адвокатуры,
ибо его не так-то легко было обескуражить. — Говоря о заседании in banco по
особо важному вопросу, я и подразумевал торжественность и экстраординарность
нынешнего собрания. Скажем словами капитана Мэкхита
[27]:
«Уж судьи в сборе!
Грозная картина!» Как видите, мы, юристы, настолько либеральны, что цитируем
доблестного капитана, хотя доблестный капитан не жаловал нашего брата. Впрочем,
могу сослаться на одно его высказывание, — заметил Цвет Адвокатуры, комически
склонив голову на один бок (он любил сдабривать свое профессиональное
красноречие долей этакого добродушнейшего подшучивания над самим собой); —
высказывание, свидетельствующее о том, что в глазах капитана закон
беспристрастен, по идее, во всяком случае. Вот что говорит по этому поводу
капитан — если я ошибусь, — тут он слегка дотронулся лорнетом до плеча
собеседника (жест из репертуара для особого состава), — мой просвещенный
молодой друг меня поправит.
Закон искоренять порок готов,
[28]
Не разбирая званий и чинов,
Я, стало быть, надеяться могу,
Что в лучшем обществе на Тайберн попаду.
Заключительные слова Цвет Адвокатуры произнес
уже на пороге комнаты, где стоял у камина мистер Мердл, чем поверг последнего в
неслыханное изумление. Пришлось срочно объяснить ему, что автором этих слов
является Джон Гэй.
— Который, разумеется, не принадлежит к числу
признанных авторитетов Вестминстер-Холла
[29],
— добавил Цвет Адвокатуры, — но
вполне достоин внимания человека со столь широким практическим кругозором, как
мистер Мердл.
Мистер Мердл как будто собрался что-то
сказать, но тут же как будто передумал. Тем временем доложили о Столпе Церкви.
На лице Столпа Церкви написана была кротость,
однако же он вошел энергичным шагом, словно только что надел семимильные сапоги
в намерении пройтись по свету и убедиться в том, что состояние душ человечества
не внушает тревоги. Столп Церкви и не подозревал, что обед, на который он
приглашен, — не просто обед, а обед со значением. Достаточно было взглянуть на
него, чтобы это понять. Он был такой чистенький, свеженький, ласковый, веселый,
добродушный; ну просто сама невинность.
Цвет Адвокатуры тотчас же с живейшим интересом
осведомился о здоровье супруги Столпа Церкви. Выяснилось, что супруга Столпа
Церкви здорова и благополучна, если не считать легкой простуды, которую
схватила на последней конфирмации. Молодой Столп Церкви также здоров и
благополучен. Он вместе с женой и детками проживает теперь во вверенном ему
приходе.
Стали собираться Полипы-фигуранты; пришел
также врач, пользовавший мистера Мердла. Цвет Адвокатуры, с кем бы и о чем бы
он ни беседовал, изловчался краешком глаза и уголком лорнета видеть всех, кто
входил в гостиную, и путем сложных, но незаметных маневров к каждому успевал
подойти и с каждым находил особый предмет для разговора. С одними фигурантами
он посмеялся над незадачливым депутатом, который, мирно продремав все заседание
в кулуарах, голосовал спросонок за резолюцию противной партии; с другими
посетовал на новые веяния, сказывающиеся в противоестественном интересе широкой
публики к состоянию государственных дел и государственных финансов; с врачом
завел разговор на общие темы врачевания недугов; а затем пожелал узнать его
мнение по одному частному вопросу: дело в том, что некий коллега его
собеседника, несомненно обладающий глубокой эрудицией и безупречными манерами —
впрочем, есть и другие представители врачебного искусства, которые поистине
могут служить образцом и в том и в другом отношении (поклон присяжным), — так
вот, позавчера сей почтенный эскулап выступал в качестве свидетеля на суде и в
ходе перекрестного допроса вынужден был признать себя приверженцем нового
метода лечения, который ему, Цвету Адвокатуры, кажется… не правда ли?., да, вот
именно, таково его впечатление, и он, откровенно говоря, надеялся, что доктор
это впечатление подтвердит. Он, конечно, не смеет настаивать на своей правоте
там, где даже среди медиков нет единого мнения, но ему лично кажется, что,
оставляя в стороне так называемый юридический подход и рассуждая лишь с точки
зрения здравого смысла, этот новый метод не что иное, как — неудобно в
присутствии столь крупного авторитета употребить выражение «шарлатанство»…
Что?.. Ну, в таком случае он именно так и скажет: шарлатанство; признаться,
доктор снял немалую тяжесть с его души!
Покуда длилась эта беседа, в гостиной успел
появиться Тит Полип, джентльмен, у которого, подобно пресловутому знакомцу
мистера Джонсона, в голове была только одна идея, да и та вздорная. Сей
государственный муж и мистер Мердл сидели в углах желтого дивана у огня, глядя
в разные стороны и храня глубокомысленное молчание — точь-в-точь две коровы с
картины Кейпа, висевшей на противоположной стене.
И вот, наконец, сам лорд Децимус. Мажордом,
который до сих пор ограничивался исполнением лишь части своих обязанностей,
состоявшей в созерцании прибывавших гостей (что он делал с видом скорее
враждебным, нежели приветливым), на этот раз настолько отступил от собственных
правил, что соблаговолил лично проводить высокого гостя наверх и доложить о
нем. А один робкий парламентский пескарь, лишь недавно попавший на крючок
Полипов и приглашенный сегодня на обед в ознаменование этого радостного
события, даже благоговейно зажмурился при появлении столь могущественного
вельможи.
