Обед, поданный на круглом столике у камина,
состоял из супа и пирога с голубятиной и, будучи полит бутылкой доброго вина,
послужил отличнейшей смазкой для механизмов мистера Панкса. А когда Артур,
вооружась азиатским чубуком, предложил другой такой же чубук мистеру Панксу,
последний почувствовал себя на верху блаженства.
Некоторое время они курили молча, и мистер
Панкс напоминал паровое судно в благоприятную погоду — когда небо ясно, море
спокойно и дует попутный ветер. Он первый прервал молчание, заметив:
— Да, вот именно. Помещение капиталов. Кленнэм
снова взглянул на него вопросительно, но сказал только:
— А-а!
— Я возвращаюсь к давешнему разговору, —
пояснил Панкс.
— Да, я вижу, что вы к нему возвращаетесь, —
отозвался Кленнэм, в душе недоумевая по этому поводу.
— Стало быть, странно, что горячка не миновала
даже маленького Альтро, а? — спросил Панкс, пуская клубы дыма. — Так, кажется,
вы сказали?
— Да, я это говорил.
— Ага! Но ведь все Подворье охвачено этой
горячкой! Ведь куда бы я ни пришел за квартирной платой, всюду мне твердят одно
и то же. Есть ли деньги, нет ли денег, у всех один разговор: Мердл, Мердл,
Мердл. Только и слышно, что Мердл.
— Как легко распространяется подобная зараза,
просто удивительно, — заметил Артур.
— В самом деле, — отозвался Панкс.
Минуту-другую он попыхивал трубкой, но не столь ровно и бесперебойно, как можно
было бы ожидать после недавней смазки, затем добавил: — Тем более что они ведь
ничего в этом не смыслят.
— Ровно ничего, — подтвердил Кленнэм.
— Ровнехонько ничего! — воскликнул Панкс. —
Цифры для них китайская грамота. Денежные дела и подавно. — Никаких расчетов
они не делали. Ни в чем толком не разбирались, сэр!
— А если бы разобрались… — начал было Кленнэм,
но тут же осекся, ибо мистер Панкс, не меняя выражения лица, издал звук, перед
которым все доселе известные усилия его носоглотки и бронхов показались
ничтожными.
— Если бы разобрались? — повторил Панкс, как
бы ожидая продолжения.
— Вы, кажется, что-то… сказали? — переспросил
Артур, не зная, как назвать то, что он слышал.
— Ничуть не бывало, — возразил Панкс. — Пока
ничего не говорил. Скажу, может быть, после. Если бы разобрались?
— Если бы разобрались, — сказал Кленнэм,
несколько озадаченный тоном друга, — вероятно, они вели бы себя умнее.
— Вот как, мистер Кленнэм! — подхватил Панкс с
такой поспешностью, как будто с самого начала разговора начинен был порохом и
только дожидался случая выпалить. — А ведь они правы, между прочим. Они даже
сами не знают, насколько они правы.
— Правы в том, что, подобно Кавалетто,
увлечены спекуляциями мистера Мердла?
— Совершенно верно, сэр, — отвечал Панкс. — Я
этим вопросом занимался. Я делал расчеты. Я разобрался во всем. Дело верное. —
Отведя душу этим высказыванием, мистер Панкс затянулся на всю глубину своих
легких и медленно выпустил дым, устремив на Кленнэма упорный и
многозначительный взгляд.
В эту минуту мистер Панкс уже представлял
опасность для окружающих, как переносчик заразы. Ведь таким способом и
распространяются подобные болезни; так, незаметно, и возникает эпидемия.
— Уж не хотите ли вы сказать, мой добрый
Панкс, — взволнованно спросил Кленнэм, — что решились бы, например, вложить
свою тысячу фунтов в одно из этих предприятий? — Разумеется, — отвечал Панкс. —
Я уже это сделал, сэр.
Мистер Панкс снова глубоко затянулся, снова
медленно выпустил дым, снова многозначительно посмотрел на Кленнэма.
— Повторяю вам, мистер Кленнэм, я этим
вопросом занимался, — сказал Панкс. — У этого человека неограниченные
возможности — колоссальный капитал — поддержка правительства. Надежней его
предприятий не найдешь. Верное дело. Никакого риска.
— Ну, признаюсь, — сказал Кленнэм, внимательно
поглядев на него, а потом столь же внимательно уставившись в пламя камина. —
Удивили вы меня!
— Ба! — возразил Панкс. — Удивляться тут
нечему, сэр. Я бы и вам посоветовал сделать то же. Право, взяли бы с меня пример.
При каких обстоятельствах мистер Панкс
подхватил заразу, было так же трудно объяснить, как если бы речь шла о самой
обыкновенной лихорадке. Такие болезни сходны с некоторыми телесными недугами;
людской порок способствует их зарождению, людское невежество дает им разрастись
в эпидемию, жертвами которой становятся люди, чуждые и пороку и невежеству.
Подобным человеком был для Кленнэма мистер Панкс, и потому, где бы ни заразился
он сам, зараза, исходя от него, становилась еще опаснее.
— И вы, Панкс, в самом деле поместили свою
тысячу фунтов подобным образом? — Кленнэм уже употреблял выражение своего
собеседника.
— Именно, сэр, — задорно отвечал мистер Панкс,
выпуская новое облако дыма. — А будь у меня десять тысяч, поместил бы десять.
Две думы камнем лежали у Кленнэма на душе в
этот вечер; одна касалась несбывшихся надежд его компаньона, другая — того, что
он слышал и видел в доме матери. Сейчас, очутившись в обществе друга, который
вполне заслуживал его доверия, он захотел поделиться с ним сперва одной, а
потом и другой — и обе очень быстро привели его вновь к прежнему предмету
беседы.
Случилось это весьма просто. Оставив разговор
о капиталах и их помещении, Кленнэм немного помолчал, глядя в огонь сквозь дым
своей трубки, а затем стал рассказывать Панксу, как и почему ему приходится
иметь дело с великим государственным учреждением, именуемым Министерством
Волокиты.
— Тяжело это было Дойсу, да и сейчас тяжело, —
закончил он свой рассказ с той глубокой грустью, которую всегда вызывала в нем
эта тема.
— Еще бы не тяжело, — согласился Панкс. — Но
ведь его дело в ваших руках?
— Как так?
— Вы занимаетесь денежной стороной
предприятия?
— Да, и стараюсь делать это как можно
разумнее.
— Сделайте самое разумное, что в ваших силах,
— сказал Панкс. — Вознаградите его за все труды и разочарования. Не дайте ему
упустить то, что сейчас само идет в руки. Ведь он, скромный труженик, весь
ушедший в свою работу, об этом не подумает. Вы должны думать за него.
