Как-то раз Крошка Доррит сидела одна,
погруженная в невеселое раздумье о Фанни и ее судьбе. Парадные апартаменты их
дома заканчивались небольшой гостиной, которая представляла собой нависший над
улицей фонарь прихотливой формы, откуда открывался живописный вид на Корсо в
обе стороны. Часа в три-четыре пополудни (по английскому времени) картина
уличной жизни, которую можно было наблюдать отсюда, становилась особенно
пестрой и оживленной; и Крошка Доррит любила сидеть здесь наедине со своими
думами, так же, как бывало на балконе их венецианского дворца. Однако на этот
раз уединение ее было вскоре нарушено; чья-то рука мягко легла на ее плечо, и
Фанни, со словами; «Эми, душенька моя», уселась рядом. Диванчик, на котором они
сидели, составлял часть подоконника; в праздничные дни из этого окна вывешивали
полосы цветной материи, и сестры, облокотясь на яркую ткань, смотрели на
уличные процессии и другие зрелища. Но сегодня никаких процессий не предполагалось,
и Крошку Доррит удивило появление Фанни, тем более что в этот час она обычно
ездила кататься верхом.
— Эми, душенька моя, — сказала Фанни, — о чем
это ты так глубоко задумалась?
— Я думала о тебе, Фанни.
— В самом деле? Какое совпадение! А кстати, со
мной тут еще кто-то. Уж не думала ли ты и о нем тоже, Эми?
Эми и в самом деле думала о нем тоже, ибо то
был не кто иной, как мистер Спарклер. Но она умолчала об этом, подавая ему
руку. Мистер Спарклер уселся рядом с другой стороны, и она тотчас же ощутила за
спиной родственную подпорку, тянувшуюся к Фанни, чтобы заодно подпереть и ее.
— Ну, сестренка, — со вздохом сказала Фанни, —
я думаю, ты понимаешь, что все это значит.
— Такая красавица, и без всяких там
фиглей-миглей, — забормотал мистер Спарклер, — как тут не потерять голову — в
общем дело слажено…
— Объяснять не нужно, Эдмунд, — сказала Фанни.
— Не буду, любовь моя, — согласился мистер
Спарклер.
— Одним словом, милочка, мы помолвлены, —
продолжала Фанни. — Остается сказать об этом папе — сегодня или завтра, когда
будет удобно. А тогда можно считать вопрос решенным и толковать больше не о
чем.
— Дорогая Фанни, — почтительно сказал мистер
Спарклер, — я хотел бы сказать два слова Эми.
— Ну, говорите, говорите, — был нетерпеливый
ответ.
— Я глубоко убежден, милая Эми, — начал мистер
Спарклер, — что после вашей очаровательной и несравненной сестры, вы самая
славная девушка на свете, и без всяких там…
— Это мы уже знаем, Эдмунд, — перебила мисс
Фанни. — Скажите что-нибудь другое — если можете.
— Хорошо, любовь моя, — отвечал мистер
Спарклер. — И я вас уверяю, Эми, что не мыслю для себя лично большего счастья —
если не считать того счастья, которое мне доставила своим выбором такая
прелестная девушка, и совершенно без…
— Эдмунд, опять! — воскликнула Фанни, слегка
притопнув своей хорошенькой ножкой.
— Совершенно справедливо, любовь моя, — сказал
мистер Спарклер. — Никак не избавлюсь от этой привычки. Так вот я хотел
заметить, что не мыслю для себя лично большего счастья — если не считать счастья
быть связанным вечными узами с прелестнейшей из прелестных, — чем счастье
пользоваться дружеским расположением Эми. Я, может быть, и не во всем
достаточно тонко разбираюсь, — мужественно признал мистер Спарклер, — и если вы
пожелаете узнать мнение общества на этот счет, так, пожалуй, большинство
выскажется именно в этом смысле; но что касается Эми, тут уж я разобрался!
И мистер Спарклер подкрепил свои слова
братским поцелуем.
— Прибор за нашим столом и комната в нашем
доме, — продолжал мистер Спарклер, блистая совершенно непривычным для него
красноречием, — будут ожидать Эми в любое время. Мой старик безусловно рад
будет оказать гостеприимство особе, к которой я отношусь с таким уважением. Что
до моей родительницы, так она замечательная женщина, и без…
— Эдмунд, Эдмунд! — прикрикнула мисс Фанни.
— Виноват, мой ангел, — сокрушенно отозвался
мистер Спарклер. — Никак не избавлюсь от привычки. Очень вам признателен, моя
прелесть, что вы даете себе труд отучать меня; но мою родительницу все считают
замечательной женщиной, и, честное слово, в ней совершенно нет этого самого.
— Есть ли, нет ли, — возразила Фанни, — я
решительно прошу вас больше не упоминать об этом.
— Обещаю, любовь моя, — отвечал мистер
Спарклер.
— Вы уже все сказали, Эдмунд, не правда ли? —
спросила Фанни.
— Все, моя прелесть, — подтвердил мистер
Спарклер. — Я сказал даже больше, чем хотел, за что прошу прощенья.
Тут мистера Эдмунда осенила догадка, что в
словах Фанни заключался намек на то, что ему пора уходить. Поэтому он убрал
подпорку и весьма недвусмысленно выразил свое намерение откланяться. Эми на
прощанье поздравила его, с трудом преодолевая душившее ее волнение.
Как только дверь за ним затворилась, она
бросилась сестре на грудь и с возгласом «О Фанни, Фанни!» дала волю слезам.
Фанни сперва только смеялась в ответ; но потом прижалась щекой к щеке сестры и
тоже поплакала — немножко. Если и жило в ней тайное сожаление или раскаяние в
сделанном, то это в последний раз она дала ему вырваться наружу. Решение было
принято, и с этой минуты она твердой, уверенной поступью шла по избранному
пути.
Глава 15
К браку упомянутых особ никаких законных помех
и препятствий не имеется
Сообщение своей старшей дочери о том, что
мистер Спарклер предложил ей руку и сердце и что она ответила согласием, мистер
Доррит принял с большим достоинством и с родительской гордостью, которую он не
пытался скрыть; первое расцветало в предвидении обширного круга знакомств,
сулимых подобным союзом, для второй же отрадно было внимание мисс Фанни к тому,
что составляло главный смысл его жизни. Он дал ей понять, что ее благородное
честолюбие встречает созвучный отклик в его душе, и благословил ее, как дочь
добронравную и послушную долгу, самоотверженно пекущуюся о славе семьи.
