В послании к мистеру Мердлу, как и но всех
речах и беседах мистера Доррита, касавшихся великого вопроса, суть дела была
окружена множеством словесных выкрутасов, подобных тем росчеркам и завитушкам,
которыми учителя каллиграфии украшают свои тетрадки с прописями, где четыре
действия арифметики изображены с помощью орлов, лебедей, грифонов и других
порождений каллиграфической фантазии, а заглавные буквы теряют свой смысл и
облик в разгуле чернильной оргии. Но за всем тем содержание письма было достаточно
ясным, чтобы мистер Мердл мог притвориться, будто только из него узнал великую
новость, и ответить мистеру Дорриту в сообразном духе. Мистер Доррит ответил
мистеру Мердлу; мистер Мердл ответил мистеру Дорриту; и в конце концов стало
известно, что высокие договаривающиеся стороны пришли к желанному соглашению.
Теперь и только теперь на сцене появилась
Фанни во всеоружии средств, соответствующих ее новой роли. Теперь и только
теперь она засверкала столь ослепительно, что бедный мистер Спарклер совсем потерялся
в блеске ее лучей; впрочем, это не имело значения, ибо она сверкала за двоих и
даже за десятерых. Исчезло тягостное чувство неопределенности и
двусмысленности, и стройный корабль на всех парусах понесся по намеченному
курсу, плавно и величаво бороздя морскую гладь.
— Поскольку все сомнения выяснены и разрешены,
душа моя, — сказал мистер Доррит, — пора, пожалуй — кха — довести до сведения
миссис Дженерал…
— Папа, — перебила Фанни, услышав это имя, — а
при чем тут, собственно, — миссис Дженерал?
— Душа моя, — сказал мистер Доррит, — я
полагаю, что долг вежливости по отношению к даме — кхм — столь тонкого
воспитания и благородных чувств…
— Ах, папа, не хочу я больше слышать о тонком
воспитании и благородных чувствах миссис Дженерал, — возразила Фанни. — Мне
надоела миссис Дженерал.
— Надоела! — повторил мистер Доррит с укором и
недоумением. — Надоела — кха — миссис Дженерал!
— Меня просто тошнит от нее, папа, — объявила
Фанни. — И никакого ей нет дела до моего замужества. Пусть думает о своих
брачных планах, если они у нее имеются.
— Фанни! — произнес мистер Доррит строго и
внушительно, в противовес легкому тону дочери. — Будь добра объяснить, что
означают твои слова.
— Лишь только то, папа, — сказала Фанни, —
что, если у миссис Дженерал имеются собственные брачные планы, едва ли ей есть
время думать еще и о чужих. Если у нее таких планов нет, тем лучше; но так или
иначе, я вовсе не жажду доводить что-либо до ее сведения.
— А могу я спросить, почему?
— Потому что она и сама догадается, — отрезала
Фанни. — Она достаточно наблюдательна, как я не раз имела повод убедиться. Вот
пусть и догадывается сама. В крайнем случае узнает в день свадьбы. И надеюсь,
папа, вы не упрекнете меня в неуважении к вам, если я скажу, что ей совершенно
незачем знать раньше.
— Фанни, — возразил мистер Доррит, — меня
крайне удивляет, крайне возмущает эта — кха — беспричинная, вздорная
враждебность по отношению к миссис — кхм — миссис Дженерал.
— О враждебности тут не может быть и речи,
папа, — отозвалась Фанни. — Слишком много чести для миссис Дженерал.
Мистер Доррит встал с кресла и с достоинством
выпрямился перед дочерью, устремив на нее грозный и негодующий взгляд. Но дочь,
играя своим браслетом и то поднимая глаза на отца, то снова опуская их,
заметила:
— Что ж, папа. Очень жаль, если вам это
неприятно, но ничего не поделаешь. Я не ребенок, и я не Эми, а потому говорю
вслух то, что думаю.
— Фанни, — после величественной паузы
проговорил с усилием мистер Доррит. — Сейчас я приглашу сюда миссис Дженерал,
чтобы довести до сведения этой — кха — почтеннейшей дамы, которую я
рассматриваю, как — кхм — полноправного члена семьи, об ожидающемся событии.
Прошу тебя остаться здесь и присутствовать при этом разговоре; впрочем — кха —
не только прошу, но и — кхм — требую.
— Ах, папа, — воскликнула Фанни не без
колкости, — если это так важно для вас, я, право, не смею ослушаться. Но
надеюсь, вы мне не запретите остаться при своем мнении, тем более что
обстоятельства еще подкрепляют его. — И Фанни поджала губки со смирением, которое
(поскольку крайности, как известно, сходятся) весьма смахивало на дерзость; а
мистер Доррит, то ли не желая снизойти до ответа, то ли не зная, что отвечать,
позвонил мистеру Тинклеру, и последний не замедлил предстать перед господские
очи.
— Миссис Дженерал!
Мистер Тинклер не привык к подобной краткости,
когда дело касалось прекрасной лакировщицы, и потому медлил. Мистер Доррит,
усмотрев в этом промедлении память о Маршалси и о знаках внимания, тотчас же
набросился на него.
— Что это значит, сэр? Как вы смеете!
— Прошу прощения, сэр, — пролепетал мистер
Тинклер. — Я не совсем понял…
— Вы отлично все поняли, сэр, — закричал
мистер Доррит, багровея от гнева. — Не притворяйтесь! Кха. Отлично все поняли.
Вам угодно смеяться надо мной, сэр.
— Уверяю вас, сэр. — начал было мистер
Тинклер.
— Не смейте меня уверять! — оборвал его мистер
Доррит, — Я не намерен выслушивать уверения от лакея. Вы позволили себе
смеяться надо мной. Я рассчитаю вас — кхм — я всю прислугу рассчитаю! Ну, чего
вы ждете?
— Приказаний, сэр.
— Вздор. Приказания были отданы. Кха-кхм.
Кланяйтесь миссис Дженерал и скажите, что я прошу ее на несколько минут
пожаловать сюда, если это ей удобно. Вот все приказания.
Быть может, исполняя эту миссию, мистер
Тинклер намекнул, что мистер Доррит находится в припадке крайнего раздражения.
Так или иначе, очень скоро шуршание юбок в коридоре возвестило о том, что
миссис Дженерал спешит — позволительно даже сказать, летит на зов. Впрочем,
перед самой дверью юбки успокоились и вплыли в комнату неторопливо и степенно,
как всегда.
— Миссис Дженерал, — сказал мистер Доррит, —
прошу садиться.
Миссис Дженерал поблагодарила грациозным
изгибом стана и опустилась в предложенное ей кресло.
— Сударыня, — продолжал мистер Доррит, —
поскольку вы любезно взяли на себя задачу быть — кхм — другом и наставницей
моих дочерей и поскольку я убежден, что все близко касающееся их для вас — кха
— не безразлично…
— Без всякого сомнения, — ровным голосом
отвечала миссис Дженерал.
— …я хотел бы, сударыня, уведомить вас, что
моя дочь, присутствующая здесь…
