К двери подошел жилистый старик в гетрах, по
каковому признаку мистер Доррит предположил, что это и есть ржавый винт.
Женщина, видно, боялась этого старика, судя по тому, что она поспешно сдернула
с головы передник, открыв бледное, испуганное лицо.
— Открой дверь, дура, — сказал старик, — дай
джентльмену войти.
Мистер Доррит украдкой глянул через плечо на
дожидавшийся его кабриолет и вступил в полутемные сени.
— Ну-с, сэр, — сказал мистер Флинтвинч, —
можете спрашивать о чем угодно; у нас здесь секретов нет.
Но прежде чем посетитель успел открыть рот для
вопроса, сверху послышался голос, явно принадлежавший женщине, но не по-женски
суровый и энергичный: «Кто там пришел?»
— Кто пришел? — переспросил Иеремия. — Да
опять за справками. Приезжий из Италии.
— Пусть поднимется ко мне.
Мистер Флинтвинч неодобрительно пробурчал
что-то себе под нос, однако же, повернувшись к мистеру Дорриту, сказал: «Миссис
Кленнэм. Она все равно поставит на своем. Пойдемте, я провожу вас». И стал
подниматься по лестнице с почерневшими ступенями; мистер Доррит следовал за
ним, а старуха, снова накинув на голову передник, замыкала шествие, похожая на
привидение — так по крайней мере казалось мистеру Дорриту, когда он с опаской
оглядывался назад.
Миссис Кленнэм сидела на диване, а на столике
перед нею были разложены счета и книги.
— Так вы из Италии, сэр, — сказала она без
предисловий, вперив в гостя острый взгляд. — Ну?
Мистер Доррит, растерявшись, не нашел ничего
лучше, чем в свою очередь спросить:
— Кха — ну?
— Где же этот человек? Вы нам принесли
сведения о том, где он, да?
— Напротив, я — кхм — надеялся получить
некоторые сведения от вас.
— К несчастью, мы вам ничего сообщить не
можем. Флинтвинч, покажите джентльмену афишку. Дайте ему несколько штук, пусть
возьмет с собой. Посветите, чтоб он мог прочесть.
Мистер Флинтвинч исполнил приказание, и мистер
Доррит стал читать печатный текст, как будто не видал его раньше, радуясь
случаю восстановить свое душевное равновесие, поколебленное зрелищем этого дома
и его странных обитателей. Не отрывая глаз от бумаги, он чувствовал, что мистер
Флинтвинч и миссис Кленнэм не отрывают глаз от него. Когда он кончил читать и
поднял голову, то убедился, что это чувство его не обманывало.
— Ну вот, сэр, — сказала миссис Кленнэм, —
теперь вам известно все, что знаем мы сами. Мистер Бландуа ваш друг?
— Нет, просто — кхм — просто знакомый, —
отвечал мистер Доррит.
— Быть может, вы пришли с каким-нибудь
поручением от него?
— Я? Кха. Что вы, помилуйте.
Испытующий взгляд медленно скользнул вниз, на
миг задержавшись на мистере Флинтвинче. Мистер Доррит, обнаружив к своей
досаде, что вместо того, чтобы спрашивать, ему приходится самому отвечать на
вопросы, попытался восстановить должный порядок вещей.
— Я — кха — человек состоятельный, живу в
настоящее время в Италии, с семьей, с прислугой, со всем — кхм — обзаведением,
довольно обширным. Приехав на короткое время в Лондон по делам — кха —
денежного свойства, я услышал о странном исчезновении мсье Бландуа, и мне
захотелось выяснить некоторые подробности из первых рук, чтобы рассказать о них
одному моему — кха — знакомому, англичанину, с которым я непременно увижусь по
возвращении в Италию и который был близким приятелем мсье Бландуа. Мистер Генри
Гоуэн. Вы, может быть, слышали это имя?
— Никогда в жизни.
Это сказала миссис Кленнэм, а мистер Флинтвинч
повторил за ней, точно эхо.
— Желая — кха — чтобы мой рассказ был как
можно более связным и последовательным, я осмелюсь предложить вам три вопроса.
— Хоть тридцать, если угодно.
— Давно ли вы знаете мсье Бландуа?
— Около года. Мистеру Флинтвинчу нетрудно
установить по своим книгам, когда именно и от кого этот человек получил
рекомендательное письмо, по которому явился к нам из Парижа. Если вы что-нибудь
можете из этого вывести, — добавила миссис Кленнэм. — Мы не могли вывести ровно
ничего.
— Он бывал у вас часто?
— Нет. Всего дважды. В тот раз, с письмом, и…
— В этот раз, — подсказал мистер Флинтвинч.
— И в этот раз.
— А позвольте узнать, сударыня, — сказал
мистер Доррит, который, вновь обретя свой апломб, вообразил себя чем-то вроде
высшего полицейского чина, и все больше входил в эту роль, — позвольте узнать,
в интересах джентльмена, которому я имею честь оказывать — кха —
покровительство, или поддержку, или скажем просто — кха — гостеприимство — да,
гостеприимство — в тот вечер, о котором идет речь в этом печатном листке, мсье
Бландуа привела сюда деловая надобность?
— Да — с его точки зрения, деловая, — отвечала
миссис Кленнэм.
— А — кха — простите — могу ли я спросить,
какая именно?
— Нет.
Барьер, воздвигнутый этим лаконичным ответом,
был явно непреодолим.
— Нам уже задавали этот вопрос, — сказала
миссис Кленнэм, — и ответ был тот же: нет. Мы не привыкли делать достоянием
всего города свои деловые операции, пусть даже самые незначительные. И потому
мы говорим: нет.
— Мне важно знать, были ли, например, при нем
деньги, — сказал мистер Доррит.
— Если и были, то он их получил не здесь, сэр;
мы ему денег не давали.
— Я полагаю, — заметил мистер Доррит, переводя
взгляд с миссис Кленнэм на мистера Флинтвинча, и с мистера Флинтвинча на миссис
Кленнэм, — что вы не в состоянии объяснить себе эту тайну.
— А почему вы так полагаете? — спросила миссис
Кленнэм.
Опешив от суровой прямоты этого вопроса,
мистер Доррит не мог сказать, почему он так полагает.
— Я все объясняю себе очень просто, сэр, —
продолжала миссис Кленнэм после паузы, вызванной замешательством мистера
Доррита, — одно из двух: либо этот человек путешествует где-то, либо где-то
намеренно скрывается.
— А вам известны причины, которые — кха —
побуждали бы его скрываться?
— Нет.
Такое же «нет», как прежде, такой же
непреодолимый барьер.
