Все, что он говорил и делал в тот вечер,
вплоть до самых незначительных мелочей, Крошка Доррит любовно сохранила бы в
памяти, даже если б не появилось у нее впоследствии причины запомнить этот
вечер на всю жизнь. Она не могла забыть, как он упорно гнал от нее, а может
быть, и от себя, навязчивую мысль о прошлом, стараясь заслонить эту мысль
рассказами о богатстве и пышности общества, окружавшего его в Лондоне, о
высоком положении, которое теперь прочно занял он и его семья. Но в его речах,
во всей его повадке — это тоже запомнилось ей на всю жизнь — сквозили два
противоречивых стремления, уживавшихся рядом; он словно хотел доказать, что она
ему вовсе не нужна, что он отлично обходится без нее; и в то же время чуть ли
не упрекал ее в том, что она мало беспокоилась о нем, пока он был в отсутствии.
Толкуя об истинно королевском блеске приемов
мистера Мердла и о всеобщем поклонении перед этим новоявленным монархом,
естественно было вспомнить про его супругу. И если ход мыслей мистера Доррита в
этот вечер не всегда отличался последовательностью, то в данном случае ничего
удивительного не было в том, что он без всякого перехода осведомился, здорова
ли миссис Мердл.
— Она здорова и на будущей неделе уезжает.
— В Англию? — спросил мистер Доррит.
— Не сразу. Она собирается пробыть в
путешествии несколько недель.
— Большая потеря для Рима, — заметил мистер
Доррит, — и большое — кха — приобретение для Лондона. В особенности для Фанни,
и — кхм — вообще для — кха — высшего света.
Крошка Доррит не слишком уверенно
присоединилась к этому мнению, думая о той борьбе, которая теперь начнется.
— Миссис Мердл дает большой прощальный бал,
которому будет предшествовать званый обед. Она очень беспокоилась, успеете ли
вы вернуться, отец. Мы оба приглашены к обеду.
— Миссис Мердл весьма — кха — любезна. А когда
это?
— Послезавтра.
— Завтра с утра извести ее, что я — кхм —
благодарю за честь и непременно буду.
— Можно, я провожу вас в вашу комнату,
дорогой?
— Нет! — сердито отрезал он, оглянувшись — ибо
уже шел к выходу, забыв проститься. — Это совершенно ни к чему, Эми! Мне не
нужны провожатые. Я твой отец, а не твой дряхлый дядя! — Тут его неожиданно
вспыхнувшее раздражение столь же неожиданно улеглось, и он промолвил: — Ты меня
не поцеловала, Эми. Покойной ночи, мой ангел! Дай срок, мы и тебе — кха — и
тебе подыщем хорошего мужа. — С этими словами он вышел из комнаты и еще более
медленным тяжелым шагом направился к себе. Поторопившись отпустить камердинера,
он занялся своими парижскими покупками: открыл футляры, долго любовался игрой
драгоценных камней, наконец убрал все и запер на ключ. Потом он забылся в
кресле, чередуя дремоту с возведением новых пристроек и башенок в замке, и
когда, наконец, лег в постель, над пустынной Кампаньей уже брезжило утро.
Когда он проснулся, ему доложили, что миссис
Дженерал шлет поклон и желает знать, хорошо ли он отдохнул после утомительного
путешествия. Он в свою очередь послал поклон миссис Дженерал и велел передать,
что совершенно отдохнул и чувствует себя как нельзя лучше. Однако всю первую
половину дня он оставался у себя, а когда, наконец, вышел, разодетый и
расфранченный, чтобы ехать на прогулку с дочерью и с миссис Дженерал, вид его
решительно не соответствовал его утверждениям.
Гостей в этот день не предвиделось и обедали в
семейном кругу. Мистер Доррит с соблюдением всяческих церемоний повел миссис
Дженерал к столу и усадил по правую руку от себя; Крошка Доррит, следовавшая за
ними под руку с дядей, не могла не заметить изысканности его туалета и
подчеркнутого внимания, которое он оказывал миссис Дженерал. Отменное качество
лака, употребляемого этой во всех отношениях достойнейшей особой, не позволяло
ни одной жилке дрогнуть в ее лице. Но Крошке Доррит почудилось, будто искра
затаенного торжества на миг растопила ледяную неподвижность ее взгляда.
Хотя семейная трапеза проходила, так сказать,
под знаком Плюща и Пудинга, мистер Доррит несколько раз заснул за столом. Эти
приступы сонного забытья были так же внезапны, как и накануне, и так же кратковременны
и глубоки. Когда он первый раз впал в дремоту, миссис Дженерал почти удивилась;
но в дальнейшем она при каждом таком приступе начинала перебирать свои
словесные четки: папа, пчела, пломба, плющ и пудинг, — и приладилась делать это
так медленно, что добиралась до конца как раз к пробуждению мистера Доррита.
Последний был крайне озабочен болезненной
сонливостью Фредерика (существовавшей, кстати сказать, лишь в его воображении)
и после обеда, когда тот удалился, стал извиняться за беднягу перед миссис
Дженерал.
— Почтеннейший человек и преданнейший брат, —
говорил он, — но — кха-кхм — совсем одряхлел за последнее время. Угасает на
глазах, как ни грустно это сознавать.
— Мистер Фредерик слаб здоровьем и несколько
рассеян, сэр, — возразила миссис Дженерал, — однако будем надеяться, что до
худшего еще далеко.
Но мистеру Дорриту не так легко было
отказаться от Этой темы.
— Угасает на глазах, сударыня. Превратился в
руину. В развалину. Дряхлеет день от дня. Кхм. Мой бедный добрый Фредерик!
— Надеюсь, миссис Спарклер здорова и
счастлива? — осведомилась миссис Дженерал, благопристойно вздохнув и на том
покончив с Фредериком.
— Сударыня, — отвечал мистер Доррит, — она
окружена всем, что — кха — услаждает чувства и — кхм — возвышает душу. К тому
же с нею любящий — кхм — супруг.
Миссис Дженерал немного смутилась и слегка
шевельнула перчаткой, как бы отстраняя это слово, которое неизвестно куда могло
завести.
— Фанни, — продолжал мистер Доррит, — Фанни,
миссис Дженерал, обладает многими похвальными качествами. Кха. Она честолюбива
— кхм — настойчива, сознает свое — кха — положение, стремится быть на высоте
этого положения — кха-кхм — хороша собой, грациозна и полна врожденного
благородства.
— Без сомнения, — сказала миссис Дженерал
(чуть суше, чем следовало бы).
— Но наряду с этими качествами, сударыня, —
продолжал мистер Доррит, — в ней — кха — обнаружился один недостаток, который
меня весьма — кхм — огорчил, и даже — кха — вызвал мой гнев; правда, сейчас это
уже несущественно, во всяком случае, для — кхм — для других.
— О чем это вы говорите, мистер Доррит? —
спросила миссис Дженерал, и ее перчатки снова пришли в некоторое волнение. — Я,
право, теряюсь…
— Не говорите так, сударыня, — прервал ее
мистер Доррит.
— …теряюсь в догадках, — замирающим голосом
докончила миссис Дженерал.
